Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

В свод 1193 г., согласно М. Д. Приселкову, были включены три статьи из княжеской летописи Переяславля Русского: 1185, 1186 и 1188 гг. В статье 1185 г. переяславльского летописца будто бы выдает особое отношение к князю Владимиру Глебовичу. Большая часть статьи действительно повествует о мужестве переяславльского князя, который, двигаясь в авангарде русских сил, нанес половцам сокрушительное поражение. Летописец явно испытывает гордость за Владимира, при этом, для достижения большего эффекта, сообщает фантастические цифры половецких потерь. Первое, что может придти в голову при чтении записи, это вывод о ее переяславльском происхождении, что и сделал М. Д. Приселков. Однако при более углубленном анализе оказывается, что настаивать на верности первого впечатления нет достаточных оснований. Победа Владимира над половцами во время коллективного похода была известна не только переяславльцам. Гордиться ею мог не только переяславльский летописец, но, к примеру, и владимирский, относившийся к Владимиру Глебовичу как к своему князю.{19} Рекомендация последнего как «внука Юргевича», не очень чтимого в Южной Руси, конечно, свидетельствует в пользу ее владимирского происхождения. Владимирского автора выдает и стилистика статьи. Оборот — «Владимеръ же Божью помочью и святое Богородицы, и дѣда своего святою молитвою укрепляем, и отца своего»[548] — характерен для владимирских летописцев. Кроме того, обильная церковная фразеология статьи также не указывает на то, что перед нами извлечение из княжеского летописца Переяславля Русского.

Нет сколько-нибудь убедительных оснований считать, что и рассказ об Игоревом походе, помещенный в Лаврентьевской летописи под 1186 г., взят из княжеского Летописца Русского Переяславля. Кроме упоминания Переяславля, ничего специфически переяславльского в нем нет. Несколько ироническое отношение летописца к походу «Ольговых внуков» и к самому Игорю не может указывать на его переяславльское происхождение. Нелепый поход Игоря, преследовавший личные амбициозные цели, мог вызвать аналогичные эмоции у киевского, владимирского и даже черниговского летописцев, поскольку его неудача обернулась драматическими последствиями для всей Южной Руси. Некоторые детали рассказа указывают скорее на то, что его основа составлена или в Киеве, или в Чернигове. Игоревы дружины, потерпевшие сокрушительное поражение от половцев, именуются «нашими»: «И побѣжени быша наши гнѣвом Божьим», «А о наших не бысть кто и вѣсть принеса за наше согрѣшенье».[549] Вряд ли так мог высказаться переяславльский летописец. Для киевского или черниговского автора определение «наши» было естественным.

М. Д. Приселков отмечал, что о бегстве Игоря из плена летописец написал без сочувствия и одобрения («И по малых днехъ ускочи Игорь князь у Половець»). Без одобрения — да, но не без сочувствия. Если бы историк продолжил летописную цитату («Не остави Господь праведнаго в руку грѣшничю» и «Тако и сего Богъ избави из руку поганых»),[550] пришлось бы признать, что, несмотря на Игорево легкомыслие, летописец все же радуется его побегу из плена. И вряд ли эти фразы следует относить на счет позднейшего сводчика.

Рассказ о походе Игоря перебит вставкой, повествующей о нападении на Переяславлыдину и ее столицу половцев, а также о мужестве князя Владимира Глебовича, отчаянно врубившегося «в малѣ дружинѣ» в осаждавших город врагов и едва спасшегося от гибели. Эта запись могла быть переяславльской, но утверждать это определенно невозможно. Она не содержит тех подробностей, которые бы обнаружили в авторе переяславльца, а в такой общей форме вполне могла быть сделана и во Владимире со слов какого-то информатора.

Завершает статью традиционное для владимирских летописцев поучение. М. Д. Приселков считал его чужеродным в статье 1186 г., таким себе плохо пришитым куском, но согласиться с этим также трудно. Летописец не оборвал свой рассказ на приведенной выше фразе о побеге Игоря, но после поучительных слов о спасительных глазах и ушах Господа добавил еще одну о неудавшемся преследовании Игоря половцами: «Гониша бо по нем и не обрѣтоша его».[551] Дальше идет собственно поучение, которое и содержательно, и стилистически органично увязано с предыдущим текстом. «Необретение» Игоря летописец сравнивает с погоней Саула за Давидом, от которой последнего избавил сам Бог. «Яко и Саул гони Давида, но Богъ избави и, и тако сего (Игоря. — П. Т.) Богъ избави из руку поганых».[552]