Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

О переяславльском происхождении краткого сообщения («Преставися Володимеръ Глѣбовичь Переяславли, внукъ великого князя Георгия»[553]) вообще говорить не приходится. Из Киевской летописи мы знаем, сколь резонансной была эта смерть для Южной Руси. Конечно, переяславльский летописец не мог ограничиться таким индифферентным известием. Не может быть и малейшего сомнения, что оно принадлежит владимирскому автору. Об этом со всей очевидностью свидетельствуют два пояснения: первое — что Владимир умер в «Переяславли» (переяславльскому летописцу делать такое уточнение было ни к чему), и второе — что князь приходился внуком Юрию Долгорукому.

Следуя логике М. Д. Приселкова, что все переяславльские известия владимиро-суздальско-ростовского летописания взяты из Летописцев Переяславля Русского, можно думать, что все киевские или южнорусские имеют своим источником Киевскую летопись. Ничего невероятного в таком предположении, разумеется, не будет. Но, как свидетельствует целый ряд «киевских» или «южнорусских» записей в Лаврентьевской летописи, абсолютизировать такой способ творчества летописцев Северо-Восточной Руси не следует. Они несомненно широко использовали устную информацию, приносимую в Суздальско-Залесский край из Южной Руси княжескими и церковными людьми, купцами, богомольцами. Большое место во взаимной информированности южнорусских и владимирских летописцев занимали регулярные междукняжеские брачные связи. Особенно оживленными они были в первой половине XIII в., когда многочисленные представители дома Всеволода Юрьевича брали себе в жены невест из Киева, Чернигова и других южнорусских городов. Разумеется, всякий раз это были большей мерой политические мезальянсы, требовавшие переговорной подготовки, обмена посольствами. Княжны из южной Руси отправлялись во Владимиро-Суздалыцину в окружении большой свиты, в числе которой были и их духовники. В таких условиях события, происшедшие в Киеве и Южной Руси, очень быстро становились известными на северо-востоке страны.

Вот только несколько примеров этому. В летописной статье 1230 г., рассказывающей о литургии в день памяти святого Феодосия Печерского в соборной церкви св. Богородицы во Владимире, содержится сообщение о землетрясении. Подробно перечислив его последствия для Владимира, летописец затем еще обстоятельнее излагает те бедствия, которые постигли Киев и Переяславль. В Киеве расступился на четыре части Успенский собор и была повреждена Трапезная церковь Печерского монастыря, в Переяславле надвое раскололась Михайловская церковь. Случилось это в день памяти святого Феодосия Печерского, который пришелся на пятницу 3 мая. По этому случаю в Трапезной Печерского монастыря были накрыты поминальные столы, но все яства и напитки с них были снесены обрушившимися сверху камнями.

Конечно, не будь в тексте статьи указания на автора, исследователи однозначно отнесли бы ее к творчеству киевского летописца, записью которого затем воспользовался владимирский или ростовский сводчик. Но оказывается, что рассказ составлен северо-восточным летописцем со слов очевидцев: «Тако слышахом у самовидець бывших тамо в то время».[554] Характерно, что Переяславль здесь, как и в рассмотренных выше якобы переяславльских записях, также назван «Русским».

Еще одна запись могла бы сойти за чисто киевскую, если бы летописец не уточнил, что сделана она на основании свидетельства очевидца. Речь идет о так называемых «столпах черлено-зелено-синих», стоявших в Киеве «оба полы солнца». Сегодня очевидно, что киевляне наблюдали обыкновенную радугу после грозы, но приняли ее за огненные столпы из небес. Они будто бы постояли над Лыбедью, а затем через весь город переместились к Днепру, в котором и исчезли. Люди видели в этом Божье знамение и даже думали, что оно является предвестником конца света. «Людемъ всимъ отчаявшимъ своего житья мняще уже кончину сущю, цѣлующе друг друга, прощенье имаху, плачуща горко воспиша к Богови слезами и молитвою своею».[555] В конце этого рассказа летописец записал, что «так сказаша нам самовидци, бывши там».[556]

К числу свидетельств «самовидцев», наверное, следует относить также те записи владимиро-суздальских летописцев, которые повествуют о поставлении в Киеве, в святой Софии, епископов Ростову и Владимиру, киевских митрополитов, о военных кампаниях с участием владимирских дружин.