Русские мужики рассказывают

Что было делать с этим архивом? Толстовцы-крестьяне пытались сдать свои воспоминания в музей Льва Толстого в Москве, но никакого интереса к их писаниям в музее не проявили. Многолетний сотрудник музея доктор Альберт Опульский, эмигрировавший ныне в Канаду, по моей просьбе сообщил, что в "рукописном отделе Музея Л.Толстого было два фонда: "Письма разных лиц к разным лицам" и "Воспоминания разных лиц о Толстом". Все эти материалы не только никем не изучались, но и не были приведены в порядок, так как считались второстепен-ными... Сотрудники инвентаризировали и каталогизировали материалы, связанные с Толстым непосредственно, а прочие как бы не существовали. В Музее считалось, что документы толстовцев современному интеллигенту практически не нужны, а политически вредны ". (Доктор А.Опульский. Письмо к автору из Монреаля 2.02.1980.)

То, что Альберт Опульский наблюдал в 50-х и в 60-х годах, продолжалось и в 70-е и в 80-е годы. Куда бы ни посылали толстовцы свои бумаги - в Музей Льва Толстого или в Рукописный отдел библиотеки имени В.И.Ленина в Москве, им эти бумаги возвращают "за ненадобностью". Делается это под тем предлогом, что подобные бумаги якобы в музее (библиотеке) уже есть. Подчас пускается в ход и другое объяснение: "В хранилище нет места для бумаг". (Оба эти "аргумента" приведены в письме... заведующей отделом рукописей Музея Л. Толстого к толстовцу А. Н. Ганусевичу 25 февраля 1976 года. Возвращая ценные материалы по истории толстовства, Иванова написала: "Дублетные материалы мы не принимаем из-за отсутствия места для хранения".)) Но и в тех случаях, когда музей или библиотека милостиво соглашаются принять от толстовца исторические документы и записи, бумаги эти тут же бесследно исчезают в недрах хранилищ. Так, в конце 1976 года Рукописный отдел библиотеки имени Ленина получил по почте из Куйбышева большое исследование о судьбе Александра Добролюбова, поэта-символиста, близкого по взглядам к толстовцам. Автору исследования И. П. Яркову ответили, что труд его принят на хранение, но в каталоге для посетителей карточка, извещающая о получении манускрипта, пролежала всего один день. Через сутки ее оттуда удалили, и она исчезла навсегда: получить рукопись для чтения и даже просто узнать о ее судьбе с тех пор не удается. Никто не может также получить доступ к уникальным материалам по истории толстовства, которые послали в Музей Льва Толстого в Москве Борис Мазурин и другие толстовцы-сибиряки.

Не дожидаясь расположения со стороны хранителей музеев и библиотек (публика эта, как правило, связана с КГБ), толстовцы устраивают хранилища документов у себя дома. Один из собирателей бумаг просит друзей присылать ему истории своей жизни, аккуратно перепечаты-вает их, переплетает эти "биографии сегодняшнего дня" и выстраивает их на той же полке своей библиотеки, на которой он хранит книги из серии "Жизнь замечательных людей". Другой единомышленник, не располагающий машинкой, исписывает от руки кипы школьных тетрадок. Этот труженик справедливо рассудил, что у многократно размноженной рукописи меньше шансов погибнуть, чем у той, которая существует в единственном экземпляре.

Но есть в жизни толстовцев боль, которую переживают они сильнее даже, чем собственные беды: их остро ранят несправедливые нападки на память Льва Толстого.

Такие выпады неизбежны в каждой выходящей в СССР монографии о великом писателе и почти в каждой статье о нем. Исходной точкой всякой официозной критики Толстого служат слова Ленина о том, что "Толстой смешон как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества..." Без этой дежурной ленинской фразы ни один редактор ни одну книгу о Толстом в свет не выпустит. Без критики в духе этой фразы немыслим также ни один доклад, ни одна радиопередача о Толстом. Советские литературоведы монотонно повторяют заданный им семьдесят лет назад урок относительно "слабых мест" Толстого, о недостатках Толстого как мыслителя и несостоятельности его философии. (Выехав на Запад, с изумлением увидел я, что ленинская позиция относительно Толстого-философа поддержана деятелями первой эмиграции. В книге "К истории русской интеллигенции (Революция Толстого)" Архиепископ Иоанн Шаховской пишет: "Нет более реального, чем Толстой, явления в русской художественной литературе, и нет более нежизненного явления, чем он, в русской религиозной и философской мысли... Толстой не был мыслителем, хотя непрестанно и жадно думал..." (Нью-Йорк, 1975).) Входить в глубокий анализ толстовских идей им не рекомендуют, дабы не пропагандировать сами идеи. Но лягнуть они должны обязательно. Одни делают это охотно, с энтузиазмом, другие по горькой необходимости. Но никто не уклоняется. Возражать критикам бесполезно: автора, не согласного с Лениным, нигде не опубликуют. Толстовцам остается лишь в письмах друг к другу обсуждать книги-фальшивки и речи-поклепы. Иногда, правда, они обращаются с письмами к литературоведам, нарушающим историческую правду.