Читаем Русские мыслители полностью

Только «мужицкий топор», только вооруженное восста­ние несметных толп и способно принести России свободу! Николай Добролюбов, литературный редактор журнала, написал отзыв о «Накануне», где хвалил болгарина как поло­жительного героя: человек жизни своей не пощадит, лишь бы изгнать из Болгарии турок. А мы? У нас, русских, пишет Добролюбов, имеются собственные «турки» — но «внут­ренние»: царский двор, помещики, генералы, чиновники, зарождающаяся буржуазия, угнетатели и эксплуататоры — использующие мужицкое невежество и применяющие гру­бую силу как оружие. Где же наши Инсаровы? Роман зовется «Накануне» — когда же придет настоящий день? Если он еще не пришел, то потому, что славная и просвещенная молодежь, подобная Шубину и Берсеневу, бессильно бездействует. Она парализована и, вопреки всем своим прекрасным сло­вам, в итоге успешно приспособится к филистерским услов­ностям окружающей жизни: молодые люди слишком тесно связаны с существующим строем несметными нитями семей­ных, общественных и экономических отношений, разор­вать которых не решаются или не желают. «Всю эту среду перевернуть, — пишет Добролюбов в окончательно отре­дактированной статье, — так надо будет повернуть и себя; а подите-ко сядьте в пустой ящик, да и попробуйте его пере­вернуть вместе с собой. Каких усилий это потребует от вас! — между тем как, подойдя со стороны, вы одним толчком могли бы справиться с этим ящиком»[308]. Инсаров стоял поодаль от своего ящика — турецких притеснителей. И русские люди, настроенные всерьез, тоже должны выбраться из отечествен­ного ящика, порвать любые и всякие связи со всем чудовищ­ным порядком, а затем свергнуть его извне. Герцен и Огарев сидят себе в Лондоне и тратят время попусту, обличая отдель­ные случаи всероссийской несправедливости, лихоимства и правительственного произвола, но этим не только не ослаб­ляют Империи, но даже, пожалуй, способствуют устранению пороков и недостатков, продлевают имперский век.

А настоящая задача — уничтожить всю бесчеловечную систему. Добролюбовский совет понятен: если вы и впрямь хотите перемен, постарайтесь покинуть ящик: напрочь отстранитесь от Государства Российского, каково оно есть — ибо иначе не отыщете ни Архимедова рычага, ни точки опоры, дозволяющих перевернуть и сокрушить ненавистный общественный строй. Инсаров, твердо вознамерившийся казнить палачей-турок, насмерть замучивших его родителей, совершенно правильно откладывает личную месть — ибо сле­дует сперва завершить главное, первостепенно важное дело. Незачем тратить время на мелкие обличения, на то, чтобы избавлять отдельных страдальцев от чужой несправедли­вости либо жестокости. Это просто жалкое либеральное прекраснодушие, увиливание от задачи коренного свой­ства. Меж «ими» и «нами» нет ничего общего. «Они» — а заодно с «ними» и Тургенев — желают реформы, при­способленчества. «Мы» же стремимся подрыть и развалить, «мы» алчем революции, возникновения новых общественных основ, мы жаждем до основания разрушить «царство тьмы».

Это, считали радикалы — естественный вывод, подска­зываемый романом, да только сам автор со товарищи, по- видимому, слишком трусливы и ничтожны, чтобы сделать его. Тургенев был огорчен и даже испуган подобным истолкова­нием своей книги.

Он просил редакцию «Современника» исключить из очередного номера добролюбовскую статью, говорил: не знаю, что делать и куда бежать, если она появится в печати. Но все же, несмотря ни на что, «новые люди» привлекали его. Правда, Ивана Сергеевича до глубины душевной возмущало сумрачное пуританское ханжество «невских Даниилов»[309], как прозвал радикалов Герцен, считавший эту серую публику циничной и жестокой, не выносивший их грубого утили­таризма, враждебного всему прекрасному, их фанатической ненависти ко всему, чем дорожил сам Герцен: к свободной культуре, искусству, добрым взаимным отношениям хорошо воспитанных людей. Но все же кружок «Современника» состоял из молодых людей, храбрых и готовых погибнуть в борьбе со своими врагами — реакционерами, полицейскими, государством. И все же, несмотря ни на что, Тургеневу хоте­лось добиться их доброго отношения и уважения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Другая история войн. От палок до бомбард
Другая история войн. От палок до бомбард

Развитие любой общественной сферы, в том числе военной, подчиняется определенным эволюционным законам. Однако серьезный анализ состава, тактики и стратегии войск показывает столь многочисленные параллели между античностью и средневековьем, что становится ясно: это одна эпоха, она «разнесена» на две эпохи с тысячелетним провалом только стараниями хронологов XVI века… Эпохи совмещаются!В книге, написанной в занимательной форме, с большим количеством литературных и живописных иллюстраций, показано, как возникают хронологические ошибки, и как на самом деле выглядит история войн, гремевших в Евразии в прошлом.Для широкого круга образованных читателей.

Александр М. Жабинский , Александр Михайлович Жабинский , Дмитрий Витальевич Калюжный , Дмитрий В. Калюжный

Культурология / История / Образование и наука