Русские на Индигирке

— Я маму и систришок тосковал, — еле сдерживая слезы, вымолвил паренек.

Оказывается, тринадцатилетний Мишенька был направлен ликвидатором неграмотности за девяносто километров, на самый отдаленный участок Яр. Побыл там около месяца и, стосковавшись, вернулся в Русское Устье. Теперь его отправляли обратно.

— Ты, парень, онако худо доспел, назад прияхал. Это тебе не игрушка, а восударственное дело — людей учить грамоте. Ты скоро консомольцем будешь, а старших не уважаешь. Раз старшие заставляют, надо доспеть, как велено. На Яру и в Косовой двенадцать человек неграмотных, ты их должен научить читать и писать. Ты грамотный человек. Четвертую группу кончил.

— Может, Семен Миколаевич, позволите ему на ближних заимках людей учить. Яр-то шибко далеко. Маленькой он еще в такую тайболу ехать. Да и систришок он сильно жалеет, тосковать их будет, — кланяясь, робко проговорила Апрасенья. Но Сентюр был неумолим.

— Ты, Апрасенья, рассуждаешь как вредный элемент. А еще делегаткой була, в безбожники записалась! Никакой он, твой Мишка, не маленький, целый мужик. Скоро девок гонять будет. Я в его годы на своей нарте в Кулуму ездил.

Слышался голос Ваньки-Замарая:

— А, бра, чево он своего парня, Микуньку-ту не посылает? Он ведь одногодок Мишенькин и тоже четверную группу кончил. Да и в Косовой у него родина — дедушка и бабушка живут.

— Ты, Ванька, если не толкуешь, то вохшу не бай, — грозно сказал Сентюр, — моего Микуньку на Аллаиху кличут, он в РИКе будет работать. Раз я сказал, поедет Мишка к Яру, значит поедет. Будет жить там у старика Киприяна, а в Косову будет ходить пешком. Сукушерчик на спину и пошел! Туда всего полтора днища. Все! Баста!

— Тятя, не плачь, — уговаривала Апрасенья молча глотающего слезы сына, — чево будем делать, винно, надо яхать. Завтра дедушка Телега — Иван Феофанович туда едет. Я попрошу его взять тебя. Доедешь, писемко мне напишешь, может, Кешенька тебя приедет проведать. А к Первому к маю мы тебя будем ждать.

Мне было искренне жаль славного и доброго Мишеньку, но таковы были обстоятельства того сурового времени.

Русскоустьинские байки

Давно на Алазее один старик жил, то ли чукча, то ли юкагир. Имо-то Уппар. У, брат, страсть большой знаток бул. Чево скажет — все сбыватся. Со Сендухой, как со своей матерю-ле, сестрой-ле, баял. Чево попросит, все Сендуха ему дает. Хочешь оленя — олень, хочешь песца — песец. Хочешь стужу — стужа упадет. Морок надо — морок натянет.

Оннежду весной, после Миколы, уполномоченный приехал. Заставляет на Алазею срочно для рыбзавода сетеснасти доставить. Стали меня да Егоршу Аришина посылать. Мы отказываемся ехать, ведь все кругом растаяло. Уполномоченный на нас рявкал да наган выдергивал. «Дело, — говорит, — военный заказ».

Поневоле поехали. Пятеро суток по снежной каше брели до Алазеи. Назад не знаем, как воротиться, — вохшу лето стало. Реки, как барабаны, вспухли, кругом вода, плавунчики плавают, плишечки поют.

Чево делать? Пошли к Уппару, а он на отшибе в полуверете от заимки в яранге со старухой жил. Сам-то по-русски брякнуть-да не знал, а старуха-то хорошо по-нашему баяла.

Де, пришли к ним в ярангу и баем: «Дедушка, крепись чиво-нибудь да доспей. Сату-ле, чево-ле спусти. Заперлися, не знаем как до Индигирки добраться».

Он посидел, помолчал и говорит: «Робяты, вы со-водня у меня ночуйте. Только чево-пибудь принесите огонечек покормить».

Де, мы воротились на факторию. Пошли к продавцу, еле-еле полбутылки спирта выпросили, мучку, сахарок купили да старику принесли.

Де, узну сварили, по стопочке выпили. Старик-от сначала три ложки спирта в огонь вылил да чево-то приговорел, потом едишку туда бросил да опять чево-то сказал.

Старуха нам толмачить: «Ребята, говорит, сейчас на улицу сходите, опростайтесь да ложитесь спать. Но до утра из яранги не выходите». Так и сделали.

Слышим, старик-от опять стал возле огня чево-то приговаривать, потом на улицу вышел да вокруг яранги долго ходил, потом стал свистеть и алахарить.

Утром встали, на улицу вышли: снег просто лахтаками валит. Потом, брат, северян дунул — все ноской замерзло. Вохшу зима пришла.

Ночью мы мольча лехоматом уехали. До самого Русского Устья прудило из рук не выпускали.

Ну, брат, страсть опасный старик бул. Он ведь оннезду аллаиховского якута Айкана прилепил. Вот слушайте, как дело було.

Приехал Айкан на факторию, груз привез. А он ведь, зараза, хвастун и пустобай бул. Пришел он пьяный к Суздальским, а там Уппар сидел, чай пил. Айкан и стал его задирать да галица: «Ты, говорит, раньше шаманом бул, людей обманывал. Мы, говорит, тапере грамотные стали, шаманам да попам не верим». Старик-от на это слово-да не сказал, потихонько домой ушел. Ланно,