Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Помогал переучиваться мне на знаменитый истребитель И-16, вошедший в боевую историю советской авиации, мой приятель еще по Киевской бригаде Леонид Ковалев. Сначала мы совершили пять провозных полетов на той самой спарке УТИ-4, на которой погибли Осипенко и Серов, а потом я сам сел на И-16. До этого я летал на неповоротливых разведчиках-штурмовиках Р-5 с водяным охлаждением. Под плоскостями вечно висели тяжелые учебные бомбы, сделанные из цемента — бомбы практические П-25 и П-50, в центре которых был пиропатрон, взрывавшийся при падении. Эти бомбы мы бросали по макетам орудий или танков, причем они бывали не менее опасны для самолетов на бреющем полете, чем для поражаемой ими мишени. Бомбы, ударившись о землю, подпрыгивали и кувыркались, летя за самолетом. Под плоскостями обычно висели ВАПы и ЖАПы — зажигательные приборы, наполняемые кусочками натрия, плавающими в керосине. Самолет был тяжелый и неуклюжий, из-за чего плохо управлялся. Как-то на учениях в Белорусском военном округе в 1937 году штурмовик, не рассчитав высоту при имитации химической атаки, врезался в строй солдат, убив двадцать пехотинцев. Это были последние большие маневры, которыми руководили замнаркома обороны маршал Тухачевский, военный человек до мозга костей, при котором в армии все-таки было некое подобие порядка, и Семен Буденный, в присутствии которого мы, курам на смех, с бреющего полета обрызгивали синькой макеты орудий и завод «Большевик» в 1935 году. В боевых условиях наши штурмовики посбивали бы как птиц.

Так вот, после тяжелого, вечно нагруженного как биндюжник штурмовика, истребитель показался мне легким и удобным в управлении, хотя и излишне шумным. На И-16 стоял двигатель воздушного охлаждения М-25Ф. Все здесь было больше и лучше: скорость выше в два-три раза, набор высоты в два-три раза быстрее, разворот в два-три раза легче. Словом, на истребителе я ощутил себя полным хозяином самолета, вольным орлом и свободным пилотом, за спиной не было штурмана. Получилось, что я нашел свой самолет на шестом году летной работы. И потому осваивал новую машину быстро и скоро, как и на штурмовиках, стал одним из лучших пилотов. Легко пилотировал, точно стрелял по конусу, который таскал в воздухе прицепленным к хвосту на тросе кто-либо из коллег, и по мишеням на земле, летал по маршруту, уверенно маневрировал в учебных воздушных боях. В моем звене было четыре летчика, все хорошие ребята: Клименко, женившийся на каплицкой девушке и обосновавшийся там, потом попавший в плен под Сталинградом и сильно избитый румынами, Дмитрий Зайцев, курносенький сероглазый парень, похожий на моего брата Николая, автор первого тарана над Киевом, после которого он остался жив, пилот Слободянюк, и четвертый — русский парень, фамилия которого не сохранилась в моей памяти.

Всем командирам звеньев вскоре дали дополнительные должности по совместительству и прибавили зарплату. Я стал начальником связи эскадрильи. Конечно, здорово, что на некоторых самолетах начали появляться радиостанции РС-3 и РС-4, очень капризные и ненадежные, принимавшие все подряд и оглушавшие летчика какофонией звуков, но я-то был в них, как говорят, ни уха, ни рыла. Я бы с удовольствием был начальником воздушной стрельбы, хорошо зная ее теорию и удачно исполняя на практике, но в нашем государстве отношение к людям вроде как к стандартным кирпичам: куда ткнут, там и приживайся. Словом, И-16 пришелся мне по душе. Только вот, к сожалению, этот удачный по своим летным качествам истребитель был по-прежнему деревянным и слабо вооруженным: два пулемета ПВ-1, стрелявшие через винт. Позже ему поставили еще два ШКАСА на плоскости. Этот легкий самолет при посадке прыгал как мячик. В Испании их называли «курносыми», а наши летчики — «ласточками». Конечно, все это была не та техника, с которой можно было ввязываться в большую войну. А ведь именно на этих истребителях мы уже в сентябре 1938 года собирались воевать с немцами, выполняя свои союзнические обязательства по отношению к Чехословакии. Наш полк перелетел на аэродром Скоморохи возле Житомира и ждал дальнейших команд. Мы были укомплектованы по-боевому. В юго-западные области Украины было стянуто не менее ста сорока наших дивизий. Правда, в основном стрелковых и кавалерийских, а немцы уже тогда были моторизованы и на основе анализа боев в испанском небе довели до высоких кондиций свой «Мессершмитт». Не знаю, чем бы все это закончилось, но тогда мы не вмешались в драку, уже начавшуюся в Европе. Польша и Румыния отказались пропускать нас через свою территорию, а президента Чехословакии Бенеша представители крупных держав принудили подписать Мюнхенское соглашение. Впрочем, думаю, что из нашего военного вмешательства было бы мало хорошего. Наша армия была большой, но довольно слабо обученной и плохо вооруженной — в лучших национальных традициях. После репрессий ею командовали люди, которым следовало бы еще расти и расти. Все эти недостатки компенсировались воинственной фразеологией.