Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Ахтарских пекарей, выпекавших свои знаменитые караваи, сменила какая-то артель инвалидов, выпекавшая серый и липкий хлеб: сожмешь его в руке — вода капает. Да и наступили такие времена, что люди благословляли судьбу, если был хоть какой-нибудь. Беды, навалившиеся на страну, лишили людей настоящего хлеба. Уже в 1960 году я вновь побывал в Ахтарях. По просьбе тещи, Антонины Петровны, вместе с сыном Виталием, как-то съездили к Афанасию в поселок Садки, где тот работал пекарем. С детства, оставшись сиротой, он жил в семье родителей моей жены. А оказался он там таким образом: в 1933 году, спасаясь от голода, который вызвала коллективизация, жители кубанских станиц хлынули к побережью Азовского моря. Там была рыба, которую никакие продовольственные отряды вывезти не могли. Обессиленные люди приходили в станицу и нередко лежали прямо на улице. В казачьей семье Афанасия Лукьяненко умерли отец, мать, брат. Спасаясь от голода, старший брат Афанасия взял за руку младшего братишку и ушел в Ахтари. Положил его, уже опухшего от голода под забором, а сам издалека наблюдал, чтобы заметить, в какую хату его возьмут. Мимо проходила моя будущая жена Вера Антоновна, тогда комсомолка, работница рыбзавода. Опухший мальчик был очень симпатичным, Вере стало его жалко. И она привела 12 летнего, белобрысого Афанасия в свой дом. Ее мать, Антонина Петровна поохала и приняла юного голодающего в свою семью. Когда он немного отошел, то Вера Антоновна пристроила его, используя свои комсомольские связи, работать в магазин — закрытый распределитель для рыбаков на улице Красной, при колхозе «Красный октябрь». Рыбаки считались ближе к рабочему классу, да и производили продукцию, которая шла на экспорт за валюту. Все остальные в Ахтарской округе, как классово чуждые, имели полное право и свободу «врезать дуба».

Так вот, Афанасий Лукьяненко вырос и стал пекарем. Очень нужным человеком в рыбацком поселке Садки. Я приехал к нему за мукой, которую в магазине купить было невозможно. К тому времени воровство настолько вошло в плоть и кровь людей и экономического уклада, что об этом говорили открыто, даже делились опытом. На Украине это трансформировалось в крылатые слова: «Украина ридна маты — не вкрадешь, не будешь маты». Конечно же, мука, за которой мы приехали с сыном, поступала из того же самого вороватого источника. Более того, и хлеб выдавался рыбакам по каким-то своим критериям, думаю, что в обмен за краденную в колхозе рыбу. В ответ на преступное отношение государства к народу, люди отвечали массовым воровством у своего народного государства и очень тихим и очень упорным нежеланием трудиться в полную силу. Государственной мафии противостояла мафия народная.

Но продолжу рассказ. Вечерком мы сели ужинать. Афанасий открыл бутылку горькой настойки — выпили по рюмке. Пекарь ломал свой влажный хлеб, из которого хоть лепи фигурки, и объяснял, сколько нужно муки на одну буханку, чтобы и хлеб получился, и украсть можно было, и концы сходились с концами…

Дрезина тащила наш вагончик вдоль берега моря по терпко пахнувшей травами степи, где когда-то я подростком вволю попас скотину. Огромный круг кроваво-красного солнца садился в лиманы, переходящие в море. Какие-то измученные женщины грузили на остановках в вагончик огромные мешки, принесенные на собственных плечах. По их поведению было похоже, что с ворованной рыбой. Они не смущались — тогда крали все и везде — страна в это время успешно решала задачи семилетнего плана. Я смотрел и вспоминал Безрукавого. Вот уж кому не было никакой необходимости воровать муку — разве что у себя самого. И, конечно же, покончить с «несунами» да «трясунами» можно лишь, когда большинство населения ощутит себя хозяевами, а не по пророческой пословице, популярной в Ахтарях во времена Февральской революции: «Твое — мое, а мое — не твое».

А ведь намерения были прекрасные, недаром ими выстилается путь в ад. В данном случае социалистический.

Итак, летом 1918 года мы, всей семьей, молотили хлеб на току в степи. Настроение было хорошее, а работа очень приятная для крестьянина, пожинающего плоды своего тяжкого труда. Кто интересуется, адресую к повести Л. Н. Толстого «Хаджи Мурат», там это здорово описано.