Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Но как говорят: «Кто с чем играется, тот тем и порежется». Могучая объемистая фигура моего дядьки Григория Сафьяна, типичного кубанского жлоба, исчезла с исторической арены из-за той самой слабости, ради которой он и жил — обжорства. В 1936 году он заболел брюшным тифом, что было уже значительной редкостью. Врачи спасли пятидесятишестилетнего Григория — дело пошло на поправку. Как известно, после тифа, который истончает кишечник, длительное время нужно находиться на диете. Однако подобные лекарские выкрутасы, к которым Сафьян, как и большинство ахтарского населения, относился с известным презрением, считая доблестью и геройством делать все наоборот, были не для Григория. Феня, регулярно появлявшаяся под окнами больницы вместе с моей матерью, исповедовавшие христианские принципы на кубанский лад: поругаться, высказать в резкой форме все, что друг о друге думают, а иной раз и прилюдно показать голую задницу на базаре, а потом помириться, получила спецзадание: «Принесты шось поисты». Это задание воплотилось в пятке отборной жирной тарани, купленной у рыбаков и собственноручно поджаренной Феней, десятке малосольных огурцов и краюхе хлеба. Я думаю не нужно убеждать читателя, что всю эту провизию Григорий умял за один присест, отчего и умер, вследствие разрыва кишечника, в страшных мучениях и совершенно неожиданно для врачей и самого себя. Геройская, типично славянская смерть. Могу ее сравнить лишь с кончиной одного из Героев Советского Союза, похороненного на Лычаковском кладбище во Львове, который, будучи в сильном подпитии и улегшись на скамейку в парке, захлебнулся собственной блевотиной.

Не могу не вспомнить, в качестве надгробной эпитафии Григорию Сафьяну, что как-то десятилетним мальчиком осмелился попросить у него купить мне сапоги, чтобы ходить в школу. Григорий, в своей обычной манере, грубо и популярно, объяснил мне, что он сам в школу не ходил, и денег у него для меня нет. Не знал бы я о дядькином золотишке… Вот и задумываешься: какую же свободу отыскали на Кубани мои предки? Кое-кто свободу наедаться и напиваться до отвала. Впрочем, у каждого свое представление об этом прекрасном положении, которое, как известно, прежде всего, состояние внутреннее.

Могила Сафьяна затерялась на ахтарском кладбище. Не принес счастья он и своей жене Фене-Феодосии, женщине старательной, аккуратной, доброй — не раз наливавшей мне тарелку борща, которая очень кстати приходилась в прилипающем к позвонку желудке. Сначала Григорий, очень смахивающий в проявлении своей мужской страсти, да и в ее возможностях, на племенного бугая, буквально перевернул ей все женские внутренности, после чего у Феодосии вынуждены были удалить матку, а потом сделал просто прислужницей своего огромного чрева. После его смерти ее племянница Катерина Петрак уговорила продать дом и двор, пошедшие за копейки, предложив жить вместе. Но ловкая Катюша выманила у тетки вырученные деньги и прогнала ее со двора. Феодосия не выдержала нервного потрясения и заболела психически. Ее приняла в свой дом моя сестра Ольга. Но вскоре после того, как Феодосия пыталась среди ночи развести костер на полу хаты, чтобы приготовить завтрак и ее поведение стало опасным для жизни моей племянницы, тогда совсем маленькой Люси, Ольга вынуждена была вернуть ее Катюше. Бедная тетка ходила забирать свой дом, где на законном основании жили совсем другие люди. Конечно, безуспешно.

Всегда удивлялся, за какие копейки и какую дрянь и рухлядь мои земляки, используя примитивный обман и коварство, губили друг друга. Когда в 1942 Ахтари заняли немцы, то они собрали и расстреляли где-то за станицей всех душевнобольных. Постигла эта участь и Феню. Земля ей пухом. Так оборвался род Сафьянов, оторвавшихся от своих фастовских корней и пришедших на Кубань искать воли и счастья.

Тяжелые времена, которые обрушились на нашу семью, продолжались. В школу я сумел пойти только в 1926 году, а в 1919 году мать наскребла последние рубли, кое-какую припрятанную одежонку, еще из приданного, и отправилась на базар. Сосед, один из друзей отца, помог выбрать на базарной площади, где продавали животных, доброго буланого коня, довольно молодого — четырехлетнего. Об этом коне до сих пор вспоминаю с нежностью, которой не понять городскому жителю. Вскоре этого коня сменил гнедой. Гнедого коня, огромное доброе животное с одним яичком — гелуна, мы выменяли у хозяина, привезшего лошадей с Украины на продажу, за четыре мешка ячменя. Эти добрые смирные кони стали незаменимыми помощниками семьи и товарищами в наших детских играх. Всякую их обиду, мы, дети, воспринимали, как свою личную.