Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Началось с того, что в первых числах ноября 1942-го года ко мне обратился замполит эскадрильи капитан Луковнин и сообщил, что Викторов во всеуслышанье заявляет за столом: «Всем дать выпить, кроме замполита, он на боевые задания не летает». Это бы еще полбеды, но на следующий день ко мне обратился наш особист, старший лейтенант Филатов, и сообщил, что с его точки зрения, Викторов, согласно данным, которыми Филатов располагает, постоянно проводит вредную пропаганду среди личного состава эскадрильи, заявляя, что воюют одни русские, а представители других народов Советского Союза являются предателями и воюют плохо. Обычно такие разговоры одни не ходят. И мы стали внимательно присматриваться к Викторову. Филатов сообщил мне, что по своей линии направил донесение о его поведении.

После полетов я пригласил Викторова прогуляться вдоль стоянки самолетов на нашем аэродроме в Демидове. У меня сложилось впечатление, что никакой Викторов не враг, а просто неумный двадцатипятилетний парень и шалопай по характеру. Я знал его еще по Василькову до войны. А сейчас, под воздействием орденоносной славы и совершенно очевидного для меня фронтового утомления, вызвавшего психическую депрессию, Викторов совсем задурил. Я ругал его и отчитывал, наставляя на путь истинный, но он очень гонористо огрызался и стоял на своем. Если уже человек решит сунуть свою голову в петлю, то попробуй ему помешать. Думаю, еще не поздно было удержать Викторова, хотя его уже прихватило машиной надзора за всеми и всем в нашей армии, да и в обществе тоже. Прошло несколько дней, и поступили новости: в сложном воздушном бою над Сталинградом, в декабре 1942-го года Викторов бросил свою эскадрилью и ушел на аэродром. В результате, погиб оставшийся в одиночестве его ведомый — Краснов, унылый, маленький, вшивый летчик. Но каким бы ни был Краснов, бросать его на растерзание «Мессерам» Викторов не имел права, и мы в полку окрысились на него всерьез. Страшно иметь в воздушном бою напарника, на которого не можешь положиться. Это уже вопрос жизни и смерти. Я сам чуть не сложил голову в бою под Харьковом, о котором рассказывал, когда меня бросил Леня Полянских, потом конфузливо оправдывавшийся, мол, извини, Пантелеевич, уж очень сильно я устал. Мы поручили Роману Слободянюку присматривать за Викторовым и сделать свои выводы. Роман подтвердил факт выхода Викторова из боя, и машина закрутилась. Филатов не терял времени даром и, видимо, слал донесение за донесением.

В январе 1943-го года к нам на аэродром Средняя Ахтуба, ночью, приехали три особиста нашей воздушной армии, которые здорово повеселели и окрепли после того, как мы окружили немцев под Сталинградом. Зайдя в комнату, где устроились Залесский, я и Соин, старший из них предъявил нам ордер на арест Викторова. Глядя на этот документ, я увидел размашистую подпись наискосок в левом углу, сделанную красным карандашом: «Арестовать. Вихорев». Подпись члена Военного Совета воздушной армии Вихорева, моего прямого начальника, была мне знакома. Власть ЧВСа, который и командующего мог одернуть, в случае чего, подчиняясь напрямую ЦК партии, тоже. Делать было нечего. Особисты разбудили Викторова, и вызвали его в нашу комнату. Здесь они его разоружили и сняли ордена и шпалы с петлиц. Викторов был полностью ошеломлен и впал в шок. Его отвезли в особый отдел воздушной армии. Вскоре в нашем полку состоялось открытое заседание военного трибунала, и несколько летчиков подтвердили факт ухода Викторова с поля боя. За это и за враждебную пропаганду, а также подрывную деятельность, он был осужден на десять лет тюрьмы, которые отсидел от звонка до звонка. Не знаю, жалеть ли Викторова, не исключается, что ему как раз повезло. Кто знает как сложилась бы его судьба в дальнейшей воздушной мясорубке. После войны, уже в семидесятые годы, я встретил его на одном из сборов ветеранов нашего полка в городе Василькове, куда и его пригласили. Викторов работал шахтером в городе Новошахтинск Ростовской области. А через некоторое время пришло известие о его смерти. Так неудачно сложилась судьба этого молодого пилота, поначалу выглядевшая так славно. Во время нашей последней беседы с Викторовым я напоминал ему о том разговоре на стоянке самолетов. Конечно, все это было очень болезненно, ведь Викторов был молодым и подающим надежды авиатором, орденоносцем, но Сталинград, продолжавший полыхать огнедышащим вулканом, быстро поставил перед нами новые проблемы.