Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

Страшный круг судьбы замкнулся в моем сознании между деревнями Жутово и Семичное, куда мы получили приказ перебазироваться. Уже к вечеру того же дня, я с передовой командой на полуторке, груженной кое-каким имуществом, с шестью техниками и механиками выехал для подготовки нового аэродрома в селе Семичное. Где-то в этом районе, в стороне гремевшего фронта, застыли в морозной степи без горючего наши танковые корпуса. На аэродром Семичное утром должны были сесть самолеты «Ли-2», груженные соляркой для танков. Если бы их на аэродроме застукали немецкие истребители, то сразу превратили бы в колоссальные костры. Наш полк должен был надежным воздушным зонтом прикрыть доставку горючего танкистам. Была дорога каждая минута, немцы могли в любой момент нажать и захватить наши беспомощные танки. Наша полуторка неслась по степи сквозь адский мороз, в звенящую лунную ночь. Казалось, даже луна парит от невиданно низкой температуры. Будто сама русская природа помогала нам в борьбе с нашествием. Но и самим приходилось туго. Ребята в кузове зарылись в самолетные чехлы, а я сидел, сжавшись от мороза в кабине, рядом с шофером. Снег, зеленоватый от лунного света, сверкал вокруг на десятки километров. Вдруг шофер резко ударил по тормозам и испуганно выкрикнул: «Немцы!»

Меня обожгла мысль о глупости произошедшего: попасть в плен к немцам, обреченным на плен и смерть. Действительно, недалеко от дороги стояло несколько групп солдат в темной форме, наши носили белые маскировочные халаты, по несколько десятков человек каждая. Они были в метрах ста от нас и возникли в закрытой ложбине неожиданно. Бежать было поздно. Я достал пистолет и послал патрон в ствол. Техники тоже приготовили оружие, и мы стали ждать решения своей судьбы. Казалось, что, и немцы чего-то ждут, стоя в каком-то грозном молчании, хорошо было видно, что в руках у некоторых оружие. Так мы простояли минут пять, пока не стало ясно, что происходит нечто странное — немцы стояли, не шевелясь. Решив, что два раза не умирать, один из наших техников, прихватив автомат, пошел в разведку. Минут через пять он вернулся, и сдавленным голосом сообщил, что это действительно немцы, но немцы мерзлые.

Подобного зрелища мне не приходилось наблюдать за всю войну, да и представить такое можно лишь в диком театре абсурда или фильме ужасов, сценарий для которого бесконечно пишет война. Когда я подошел к стоящим фигурам, то увидел, что это кто-то поставил ногами в снег замерзших немецких пехотинцев, в нашей армии юмор всегда был опасно-зверского оттенка, и они, совершенно нетронутые гниением, в разных позах застыли, нередко с оружием в скрюченных руках, как своеобразный памятник гитлеровского похода на Россию. Многие были в касках, одетых на подшлемники, лунный свет играл в открытых замерзших глазах, кое-кто стоял, разинув рот. Несколько минут я простоял в глубоком изумлении перед этими ледяными фигурами, еще вчера бывшими живыми людьми, но замерзшими здесь во имя каких-то, совершенно не нужных им целей и идей, пришедших в голову кучке шарлатанов. Так и наш народ оказался на холодном ветру истории из-за кучки других шарлатанов. Мне было очень грустно, но наши ребята, техники и механики, весело смеялись, бродя среди этого жуткого леса, составленного из мертвых, которых они со смехом опрокидывали в снег. А сколько нашего народа погибло здесь, в степях, когда немцы весело наступали летом, вспомним хотя бы тех же курсантов-артиллеристов. Круг судьбы замкнулся.