Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

В тот день мы со Смоляковым стояли на взлетном поле, наблюдая за посадкой наших перелетавших самолетов — сами только что сели и поставили свои самолеты на стоянку. Сели все эскадрильи, и заходил на посадку «ЯК-7», пилотируемый Леоновым, числящийся в звене при управлении полка. Когда он вошел в крутое планирование для посадки, сделал последний разворот и вышел на прямую, совершенно неожиданно для нас, «ЯК» загорелся. Сквозняком огонь засосало в кабину летчика и с высоты тридцати метров самолет, объятый пламенем, качнулся вправо, потом влево, и с углом планирования врезался в землю. Так погиб коммунист, Герой Советского Союза майор Леонов и его верный техник самолета, младший лейтенант Ломакин. Они защищали Киев, бились под Сталинградом, освобождали Ростов, Донбасс и Крым. Круг их судьбы замкнулся на аэродроме, под тем самым городом, откуда они начинали войну. Какие только дыры не затыкали наши ребята своей жизнью: даже недоработки конструкторов и инженеров. После этой катастрофы к нам на аэродром приезжали представители завода-изготовителя, и эта система больше не использовалась на наших самолетах.

Я привез в Киев гробы с телами ребят и, пробравшись через заваленный битым кирпичом Крещатик, нашел контору на углу проспекта Шевченко и улицы Короленко, в глубине двора, где написал подробную справку о наших ребятах и получил разрешения для их похорон на Аскольдовой Могиле. На месте почетного круга для захоронений были уже готовы ямы: совсем недавно наши выбросили из них гробы с телами немецких старших офицеров, погибших при взятии Киева, а потом вывезли их в район Броваров и сожгли. Мы слегка почистили эти ямы и в одной могиле похоронили наших ребят, поставив на ней скромную фанерную пирамидку с надписью. Рядом уже были похоронены наши генералы. Второй раз такую же справку, как в 1944-ом, мне пришлось писать уже в шестидесятые годы директору музея Великой Отечественной Войны, что был тогда по улице Киквидзе. И теперь наши ребята: Леонов и Ломакин, похоронены на Холме Славы. Сюда я приношу цветы. А тогда, в 1944-ом, мы поставили на свеженасыпанную могилу, накрыв ее белыми салфетками, две бутылки водки и две чарки. Мы стояли в сторонке, мысленно прощаясь с товарищами и на наших глазах к могиле подошел седобородый старик, поглаживающий правой рукой щеки и бороду, и покряхтывая, солидно, по славянскому обычаю, выпил одну рюмку, вернее стограммовую граненную стопку, за упокой души убиенных воинов. Подходили еще люди и все пили по одной, закусывая колбасой и яйцами из последнего, сухого пайка наших ребят. Здесь же осталась летная фуражка Леонова.

Лавина нашего наступления огромной дугой уже вдавливалась в Европу. И каждому в этих боях выпадало свое. Фактически Восьмая воздушная армия прекратила свое существование в прежнем составе. На Дукле, в Чехословакии, сражалась уже другая воздушная армия, от которой остался только номер. Дивизии растаскивали по другим фронтам. Командующие фронтов, вхожие к Сталину, выпрашивали себе то бомбардировочную, то истребительную, то штурмовую дивизию. Ушли от нас наши верные друзья-штурмовики Первой Сталинградской штурмовой дивизии, которой командовал Прутков — в другую армию. Ушла бомбардировочная дивизия Чучева. Получил назначение командующим первой воздушной армии генерал Хрюкин. Уже дрался на Дукле без нас наш родной 4-й Украинский фронт, совершивший стремительный марш через Карпаты. Поступил в распоряжение маршала авиации Новикова наш братский Девятый Гвардейский Одесский истребительно-авиационный полк Левы Шестакова, ставший «маршальским». А мы все сидели на аэродроме под Киевом, где мою душу томили воспоминания из 1941-го года, когда, воюя в составе 43-го истребительно-авиационного полка, сорок летчиков сложили здесь свои кости. Здесь я потерял своих товарищей из третьей эскадрильи: Бутова, Бондаря, Губичева, Берая, Шлемина, Куприянчика и многих других.

Чисто формально мы числились в системе ПВО Киева, но поскольку Киев никто не бомбил, то, в основном, отдыхали и набирались сил, пока наши войска на Западной Украине пополнялись и выходили на исходные позиции для решительного наступления. И только в середине июля поступил боевой приказ: перелететь на Западную Украину в состав второй воздушной армии генерала Красовского. По довоенным меркам это была уже заграница — территория Польши. Мы начинали свой большой заграничный поход, в котором русская армия не бывала с 1813 года.

Страница десятая Заграничный поход