Русские не сдаются!

Попадания я не заметил, да, в общем, не особо и надеялся, собираясь всего лишь погибнуть с оружием в руках. Ну, максимум не дать этой заразе расстрелять нас в полигонных условиях. И, похоже, ничего у меня не вышло – летчик открыл по нам огонь почти одновременно с нестройным залпом парней. От «мессера» к грузовику протянулись серые веревки трассеров. Полуторку качнуло от попадания. От деревянного борта полетели щепки, из мешков с газетами – клочья брезента и бумаги. Коротко вскрикнул Зеленецкий. Я торопливо поменял пустой магазин и снова вскинул винтовку к небу, но истребитель уже проскочил у нас над головой. На такой низкой высоте, что я успел пересчитать переплеты фонаря кабины. Четыре дня назад вот так же шел над горящим эшелоном и расстреливал безоружных женщин и детей другой немецкий самолет. А может быть, вот этот же? Уж больно почерк знакомый… Мне навсегда запомнилась улыбка на лице пилота. Кстати, а почему я сейчас этой гнусной хари не увидел? Кокпит показался пустым… Может быть, он пригнулся? Ладно, хер с ним, тут второй урод на подлете!

Внезапно атакующий «Мессершмитт» резко вильнул в сторону и попытался набрать высоту. Но что-то явно пошло не так – самолет задрал нос, а потом завалился на крыло и рухнул на землю, успев описать в воздухе пару петель, словно падающий с дерева сухой лист.

– Это что такое происходит?! – Я резко приподнялся, оглядываясь по сторонам.

И первое, что увидел, – белое лицо Макса. А второе – красные пятна на его груди. Третье – его глядящие в голубое небо глаза. Небо, с которого к нему спустилась смерть.

– Суки! – скрипнув зубами, прошипел я.

Почему-то взор застлала мутная пелена, а по щекам потекло что-то мокрое. Слезы… Я плачу? Я, который похоронил десятки друзей?

Да, плачу…

… – Игорь, Игорь! Что с тобой? – Кто-то настырно теребил меня за рукав.

Что со мной? Все, блин, в порядке… Я снова на войне… Снова вокруг кровь и грязь… Ноздри щекочет запах пороха и гари…

– Игорь, да очнись ты, мать твою! – Хлесткий удар по морде, да так, что голова качнулась на плечах.

– Ох и крепкая у тебя рука, Марин! – не открывая глаз, сказал я. – Только ты в следующий раз сразу топор бери – чтобы уж наверняка!

– Во! Очухался! – радостно сказал невидимый Мишка. – А мы уж думали, что и ты… того…

– Макс? – Губы с трудом вытолкнули слово. Я открыл глаза и в упор посмотрел на Барского. Товарищ отвернулся.

– Наповал, – сказала Марина. – Пять попаданий… Тебя тоже задело!

– Да? – Я с сомнением прислушался к собственному организму, но кроме привычной тупой ноющей боли в затылке и общей слабости, ничего нового не обнаружил.

– Две пули ногу задели, одна – ребра, – огорошила Марина и немедленно пояснила: – По касательной – штаны порвались, и на гимнастерке дыра. Счастливчик…

Мишка неожиданно заплакал навзрыд и бросился прочь от нас. Только тут я обратил внимание, что сижу на земле, прислонившись спиной к колесу полуторки, а девушка сидит рядом на корточках. Почему-то вокруг было очень тихо – не гудели моторы, не переговаривались люди, ничего не брякало и не звякало.

– Из-за Макса переживает, – проводила его взглядом Марина. – Ты тоже на покойника был похож… Впрочем, ты и сейчас…

– Живой все-таки? – устало спросил подошедший Хуршед. – А то мы подумали…

– Что произошло с самолетами, сержант?

– Они… упали! – криво усмехнулся Альбиков. – Одному ты помог, второму – погранцы…

– Чего? – Я даже привстал, подумав, что ослышался.

– Ты. Сбил. Самолет! – отчетливо сказал сержант. – Он грохнулся чуть дальше по дороге. Мягонько так упал, словно приземлится хотел… Только шасси выпустить забыл… А второй это увидел, начал отворачивать – в него погранцы по команде капитана залпом бахнули. Полста автоматических стволов… упреждение капитан грамотно взял – там фюзеляж как решето, мы уже глянули. А первому летчику ты башку прострелил – две пули в лоб. Аккуратно так, над переносицей ровные дырочки, и крови почти нет…

– Почему я? Мы втроем стреляли!

– Стреляли втроем, но бронебойные только у тебя были, – пожал плечами Хуршед. – А там стекло в кабине толстенное, не какой-нибудь плексиглас, почти настоящая броня. На вот твой трофей, с пилота сняли, и книжка его.

Альбиков положил мне на колени пояс и кобуру из мягкой телячьей кожи, а сверху бросил зольдбух.

– Лейтенант Герхард Баркхорн[29]. Пятьдесят вторая истребительная эскадра, – прочитал я. – Девятнадцатого года парень. Молодой совсем… сука… был… В лоб, говоришь?

– Угу, – кивнул Альбиков. – Две дырки! А между ними расстояние всего в три пальца…

В кобуре оказался экзотический ствол – «беретта» двадцать второго калибра. Пижонский пистолетик… Да и патронов к нему не сыскать.

– Марина, вот тебе подарочек от меня! – Я протянул трофей девушке. – На войне такая штука полезней колье и шубы!

– Полезней чего? – не поняла моего юмора Марина, принимая подарок с легким румянцем на щеках. – Спасибо, Игорь!

– Кроме Макса, еще кого зацепило?