Русские - не славяне?

Х — III тысячелетия до н. э. Русские носители генного маркера R1a не являются индоевропейцами биологически. Одну из групп индоевропейцев они полностью ассимилировали, переняв при этом её язык, который, как и их собственный, имел корни в одной ностратической языковой семье. Таким образом, русские, как и европейские носители гаплогруппы R, являются индоевропейцами лишь в языковом отношении. Примерно в V–III тысячелетиях до н. э. местом формирования европейских «языковых индоевропейцев» стало пространство Южной России от Северного Причерноморья до Южного Урала. Возможно, о нём и говорится в различных древних преданиях о «блаженной Гиперборее» (см. рис. 12).

Глава 4 «БЛАЖЕННАЯ ГИПЕРБОРЕЯ» ПОСЛЕ ПОТОПА

Итак, если руководствоваться логикой только что проанализированного набора данных, мы можем согласиться с тезисом В. Иванова о вторичности степной «прародины» индоевропейцев. При этом в лице индоевропейцев и носителей гаплогруппы R1a мы как раз видим пример хорошей корреляции между лингвистикой (и шире — историей) и биологией-генетикой.

Кстати, на этом тему индоевропейцев как пришельцев на «нашу» родину можно закрыть. И чтобы не путаться и не разрывать с принятой научной традицией, будем нас, носителей гаплогруппы R1, далее к индоевропейцам и относить. Помня, впрочем, что отношение это чисто лингвистическое, а не биологическое. Ибо биологически-генетически «мы» индоевропейцев, точнее, дошедшую до нас их часть, поглотили.

После разлива Черного моря климат по-прежнему позволял тогдашним человеческим сообществам развиваться в благоприятных условиях. И вплоть до рубежа между периодами в голоцене — атлантикума и суббореала, примерно 5 тысяч лет назад, то есть в начале III тысячелетия до н. э. — людям, в частности, нашим предкам времён неолита, было тепло, влажно, благоприятно для земледелия. И для охоты тоже, ибо и зубрам с турами было изобильно в степях.

Сущность этой жизни определяли специфические хозяйственные особенности степной зоны Евразии после рубежа IV и III тысячелетий до н. э. Скотоводство базируется на наличии скота. А тот, как известно, требует пищи. И потому местным жителям необходимо было постоянно осваивать пастбищные пространства. Конечно, у каждого племени и даже каждого рода был свой ареал, по которому и гоняли стада вкруговую — пока объедается трава в одном месте, она вырастает в другом. Но в то же время это не отменяет дележа земель. Скорее, даже требует.

А дальше всё понятно: мужчины ходят в походы, нападают на чужих, убивают (или покоряют) мужчин и отнимают женщин. Навязывают свои гены, свою власть, свои законы. А затем и новый образ жизни синтезируется — из привычек пришельцев, приемлемых для них обычаев покорённого населения, специфических природных условий и соответствующего им быта. Потому так легко и внезапно расширялись подчас ареалы этносов: достаточно было бойцам некоего племени — всего, может, нескольким сотням воинов — прорваться, например, через горы, и вскоре тамошнее население уже другое по культуре. А так как национального сознания ещё не было, а быть на стороне сильного и самому быть с ним сильным, убивать и отнимать всегда интереснее, нежели самому быть убитым, — то побеждённые нечасто и сопротивлялись этой ассимиляции.

Тем более что, по их мнению, так боги распорядились, раз их победили.

И потому новые племена и народы образуются здесь с калейдоскопической быстротою. И исчезают так же.

В этой связи важно здесь ещё раз подчеркнуть уже высказывавшееся соображение. Генетическая история не есть этническая история. В последней развиваются по-своему различные племена и народы. И идентифицируют себя по-разному. И у нас нет с ними культурной и этнической идентичности. А одной генетической — недостаточно. Ибо генетическая история различается даже у людей, создавших в конечном итоге один народ.

Геногенеалогия помогает лишь понять, когда «мы» сформировались и откуда куда пришли. И не более. И мы поэтому исследуем не формирование русского народа из охотников на мамонтов с галлогруппой R1, а лишь ищем этнические воплощения тех, кто донёс её до нас, нынешних.