Теперь гидропланы Сикорского, которые он назвал S-38, такая же привычная деталь в облике Америки, как небоскрёбы. Газеты пишут о том, что Сикорский «произвёл новый переворот в авиации», что его самолёты летают, приземляются и приводняются там, «где раньше бывали только индейские пироги да лодки трапперов (охотники на пушных зверей. – Е. Г.». Вот в чём суть, Сикорский придумал, как обойтись без аэродромов и взлётных полос. Теперь пассажиру достаточно было добраться до ближайшей пристани, просто до ближайшего затона или озера, чтобы его доставили на борт шикарного комфортабельного воздушного лайнера, и он немедленно оказался в самом безлюдном и диком, если ему это надо, месте Америки. Или, наоборот, в самом центре миллионного города. Была бы там только вода, несколько десятков метров открытого спокойного, да пусть и не очень спокойного, водного пространства. Авиакомпании, привлекая пассажиров, используют невозможный прежде сказочный посыл – «На S-38 сядем всегда и везде, где только пожелаете». Самолёт садился на сушу и на воду, легко маневрировал по акватории, мог «выползать» на берег и спускаться с него в воду по специальному настилу и даже без него, если берег, конечно, это позволял. Таким образом, пассажиры могли садиться в самолёт и выходить из него, не замочив ног.
Ну и, конечно, полный комфорт, который возможен внутри лайнера. Это второе условие успеха. Он, комфорт, у Сикорского тогда мало чем отличался от нынешнего. Был даже буфет и курительная комната.
Из воспоминаний Сикорского тех лет: «Солнце было уже почти за горизонтом, и пока корабль спускался, стало совсем темно. Я был в это время в передней кабине и решил посмотреть, что делается в других помещениях. Пока я шёл к курительной комнате, стюард включил свет, и я остановился в удивлении. Я увидел ореховую отделку и элегантный вход в курительную комнату. В тот же миг я понял, что всё это я уже видел много лет назад – коридор, голубоватые лампы, ореховую отделку стен и дверей и ощущение плавного движения. Я старался вспомнить, когда и где я мог это видеть, и, наконец, вспомнил детали моего сна тридцатилетней давности».
Тридцать лет назад мать впервые прочитала ему «Робура-Завоевателя». Через год он сделал свою первую модель вертолёта, он так хотел оказаться на месте героев этого романа, что это не могло не осуществиться у него. Но сначала были сны: «В 1900 году в возрасте 11 лет мне приснился удивительный сон, – вспоминал Сикорский. – Я увидел себя идущим по узкому, богато украшенному коридору. На обеих его сторонах отделанные орехом двери, похожие на двери кают парохода. Пол покрыт красивым ковром. Круглые электрические лампы на потолке светятся приятным голубоватым светом. Чувствую под ногами слабую вибрацию и не удивляюсь тому, что это ощущение отличается от знакомой мне вибрации на пароходе или в вагоне поезда. Я принимаю это как нечто само собой разумеющееся, потому что в своём сне знаю, что нахожусь в воздухе на борту большого летающего корабля. Как только я дошёл до конца коридора и открыл дверь, чтобы войти в украшенную комнату отдыха, я проснулся. А потом мне сказали, что человек ещё никогда ничего такого не создавал».
Я пытался найти у Жюля Верна те строчки, которые так подействовали на воображение мальчика Сикорского. В таком размахе, как это описано у него самого этих строчек в романе нет. Есть только вот это: «В одной из кают кормовой рубки дядюшку Прудента и Фила Эванса ожидали две великолепные кушетки, несколько перемен белья и платья, плащи и пледы. Даже на трансатлантическом пароходе они не пользовались бы большими удобствами. И если наши воздухоплаватели спали дурно, то лишь потому, что им мешали забыться вполне понятные тревоги».
Вот и всё. Остальное, надо думать, дорисовало детское воображение. Опять повторю. Не тот ли из нас остаётся настоящим мужчиной и человеком, кто умеет не расставаться с детством. Этим умением Сикорский владел в исключительной степени, и оно сыграет опять же решающую роль в его третьей или четвёртой жизни, которую он опять начинал сначала.
Время рассчитаться с долгами пришло, наконец. Процент возврата Сикорский накинул такой, что Рахманинов отказался его принимать.