Русские патриархи 1589–1700 гг

Именно премудрость, утверждается в грамоте, драгоценнее всего на свете. Более того, именно она дарует все блага своему обладателю. Наконец, никого так не возлюбит Бог, «токмо сего, иже с премудростью пребывает, ибо сия краснейша солнца». Библейские тексты о Премудрости, ставшие чрезвычайно популярными в придворной литературе позже, во времена регентства царевны Софии (по–гречески — мудрости) [233], уже в грамоте Иоасафа использованы для обоснования преимущества ее обладателей над людьми неучеными.

Для простого иеромонаха, не поднявшегося в церковной иерархии выше должности строителя Заиконоспасского монастыря (что в Китай–городе напротив Никольских ворот Кремля), Полоцкий был до чрезвычайности смел. Но в качестве официального учителя царских детей и секретаря–переводчика греческих архиереев, съехавшихся на собор в Москве, он поступал скорее ловко, хитроумно используя необычность ситуации для утверждения от имени архипастыря важнейшей нравственной идеи, лежащей в основе прогресса.

Блаженнейшими, утверждает грамота Иоасафа, следует называть тех, кто всем сердцем ищет неоценимого сокровища премудрости, «всяким не отрицающе трудом и бодрых не засыпающе бдений, паче же пот изливающе». Таким всякое должно воздаваться почитание и подобство от людей всякого сана, особенно от правителей церковных, как Божией Премудрости любителей, искателей и проповедников.

Обратите внимание на тонкость выражений отца Симеона. Назвать российских архиереев любителями просвещения было бы прямым и нескрываемым издевательством. Но поелику премудрость в грамоте аналогична Премудрости, а церковные иерархи действительно поставлены проповедовать Слово Божие, упрекнуть Полоцкого абсолютно не в чем. Думаю, этот пример довольно объясняет ненависть многих архиереев (во главе с будущим патриархом Иоакимом) к Симеону, не угаснувшую даже много позже смерти просветителя, и их глубокое отвращение ко всяким грамотеям, которые подобным образом «силлогисмами упражняются .

Патриарх Иоасаф, стараниями Полоцкого, пошел дальше греков и вместо школы для «младенцев» санкционировал гимназию «свободных учений мудрости» для «юных отрок». При сем «спудеи» должны были изучать не только науки тривиума и квадривиума, то есть семь свободных искусств: грамматику, диалектику, риторику, геометрию, арифметику, астрономию и музыку (как в Киево–Могилянской коллегии), но и богословие, что служило верным признаком университетского курса. У гимназического учения были серьезные противники — с университетом же Симеон кажется мечтателем. Однако не следует забывать, что впоследствии его ученик Сильвестр Медведев действительно добился у царя Федора «Привилегии» Московскому университету с правами и свободами, которыми до сих пор не обладает наш славный МГУ [234].

О силе сопротивления замыслу просветителя свидетельствуют проклятия, коими греческие и Московский патриархи заранее награждают каждого «учений ненавистника, завистника и пакостителя». Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский назначают отмстителем «хотящим сему Божественному делу препинание или пакость творити» самого Бога: в сем веке и в будущем, пока не рассыплются кости его в аду. Иоасаф вкупе с отлучением призывает на голову противника просвещения кары Каина и Иуды.

Речь, как видим, идет о блестящей победе свободных наук над «мраком невежества». Но подобно многим удачным аппаратным маневрам российских интеллигентов, этот привел к обратным результатам, вполне характеризующим господствующее настроение окружения патриарха Иоасафа. Ни греческого, ни латинского, ни славянского училища открыто не было. Гимназия в приходе Иоанна Богослова не возникла. Более того, действовавшее в Заиконоспасском монастыре (с 1665 г.) небольшое училище Симеона Полоцкого уже в начале 1668 г. закрылось.

К 1667—1668 г. относится также последнее упоминание «О деятельности ученых старцев, собранных Федором Ртищевым в Андреевском монастыре: уже в следующем году эти просвещенные монахи обитали в Иверском монастыре, где считались «крамолистыми, своенравными, не общежительными». Жалоба на них была адресована известному в будущем главе «мудроборцев» Иоакиму Савелову, тогда еще архимандриту Чудовского монастыря. Таким образом, после патриаршего благословения просвещения и проклятия его противников все известные нам московские училища оказались закрытыми [235], и положение это сохранялось до начала 1680–х г. [236].

Недопущение распространения училищ обошлось без единого открытого выступления против учения, без каких–либо обличений «зломысленного мудрования», характерных для более позднего времени. Это свидетельствует о решительном, подавляющем перевесе противников схоластического образования среди церковных и светских властей, от которых зависела реализация патриарших благословенных грамот.