Русские патриархи 1589–1700 гг

Патриарха Иоакима нисколько не вдохновляли редкие примеры мужества Царедворцев. Он велел запереть двери патриарших палат, но их тут же вырубили; в Крестовой палате и личных покоях Иоакима все перевернули. Его дворецкого связали веревкой и пытали о спрятанных изменниках, не единожды выбрасывая из, окна и затаскивая обратно. Кремль строго охранялся, и обыски периодически возобновлялись три дня, пока царская семья не выдала на расправу Ивана Нарышкина и не обещала сослать в дальний монастырь его отца Кирилла, прочившего себя, по мнению восставших, на роль Бориса Годунова.

Добившись от обвиняемых признания в отравлении Федора, служивые 17 мая казнили их и прекратили кровопролитие. Они оставили в живых всех, кого не успели казнить по списку «изменников». По списку и случайно в столице было убито 17 человек, имевших отношение ко двору; 26 человек сослано и трое прощено восставшими. Гораздо больше жертв оказалось среди самих служивых и горожан, которые при обысках во дворце и домах знати не удержались от соблазна пограбить. Всех уличенных в похищении хоть самой малой вещи восставшие безжалостно казнили на Красной площади в назидание другим.

Установленный в столице железный порядок пугал патриарха — да и всех способных к рассуждению представителей «верхов» — гораздо сильнее, чем обычный бунт. Восставшие даже заперли Кружечный двор, с которого развозились по питейным заведениям горячительные напитки… Они не просто победили, а стремились закрепить свою победу, выступив гарантами мира и спокойствия в столице.

Двоевластие

Московские стрельцы назвали себя государевою надворною пехотою (в противовес дворянству, обычно служившему в конном строю) и заявили о праве на участие в государственной власти. «Тщались безумные и глупые государством управлять!» — писал в раздражении очевидец событий, знаменитый ученый и просветитель Сильвестр Медведев. Это не оговорка историка. Современные исследования показывают, что выбранные общими собраниями представители восставших не только передавали их требования во дворец, но и принимали участие в непосредственной работе приказов.

Восставшие, подчеркивает Сильвестр, «безумством своим хотели правительство стяжать». «Странное дело! — восклицает историк. — Невегласам–мужикам владеть или начальствовать людьми разумными и величайшим господам и самодержцам всего многонароднаго государства указывать». Но что, если господа отнюдь не разумны?! Тогда государство ждет владычество «сеймов многонародных» — и гибель. Гибель того православного самодержавного Российского царства, которое и Медведев, и его противник в деле просвещения патриарх Иоаким считали единственно справедливым.

Восстание в Москве показало, что правители должны нести ответственность перед народом. Несправедливая власть не может существовать, она не имеет права на существование и закономерно уничтожается озлобленными подданными. Но это не значит, что перемене подлежит сама структура власти… И восставшие москвичи, и патриарх, и вышедший из городского «простонародья'' Медведев видели идеальную форму правления в абсолютной монархии.

Максимальные требования восставших сводились к возведению на престол способного к делам государя и закреплению за «надворной пехотой» (как представительницей всех служилых по прибору людей) права «советовать» монарху, которое имели светские и духовные феодалы, права пресекать именем государя злоупотребления отдельных чиновников. Эти требования, не выходившие формально за рамки идеологии абсолютизма, вели тем не менее к глубоким изменениям соотношения сил внутри Российского государства.

При всей своей ограниченности они вызывали у верхов, по наблюдению датского посла фон Горна, ощущение «разрушения всего государства». Приказные люди, подьячие, судьи, придворные, видя «дерзость» восставших, «с Москвы разбегошася». И почти все приказы «опустели безлюдством», и у всех власть имущих «бысть ослабление рук». Патриарх Иоаким даже не попытался покинуть столицу, но совершенно отошел от политики и лишь исправно отправлял церковную службу в Успенском соборе.

Бегство придворных и чиновников из столицы, их отказ сотрудничать со стрелецкими выборными еще более смещали в пользу восставших баланс власти в Москве, способствовали углублению социальной направленности политического конфликта. Все большее число городов примыкало к Московскому восстанию.

На авансцену, по законам исторической драматургии, должен был выступить мудрый политический деятель, спасающий Российское государство от социально–политической «смуты». Таким деятелем стала царевна Софья Алексеевна. Именно она оказалась на первом плане в момент взрыва народного восстания, когда правительство Матвеева и Нарышкиных было уничтожено, Боярская дума, вынашивавшая планы жестокой расправы со стрельцами, парализована ужасом, а царская семья не имела иного лидера, способного принимать здравые решения и лично говорить с народом.