Русские патриархи 1589–1700 гг

«Они того ожидают, — говорил боярин Иоакиму, — — а государям они ради их государских младых лет там с тобой быть не хотят. И государям он, князь Иван, доносил: если патриарх от вас, государей, к народу, его ожидающему, на площадь с властями вскоре не пойдет, то народ как и прежде к ним, государям, в Верх хочет идти с оружием, патриарха и всего освященного чина на убиение». Если же патриарх откажется, говорил перепуганный боярин, «тогда опасен он, чтоб и им, государям, от свирепства народного чего не учинилось, и от того бы боярам напрасно не быть побитым!»

Бояре перепугались, но Иоаким наотрез отказался без царей идти к народу. Это был момент смертельной опасности для официальной Церкви и, возможно, для всех «верхов». Медведев справедливо указывает, что, уклонись тогда Иоаким от «прения» с вождями староверов, и «не только святейший патриарх с властями в тот день от свирепого народа были побиты, но и все бы священного чина были смерти преданы». Уже среди видных деятелей государства «страх смертный от народной дерзости… и здравые умы поколебал», но Софья Алексеевна вновь спасла положение.

Ободрив патриарха и церковные власти краткой энергичной речью, она заявила боярам, что Бог призывает всех, церковных и светских властителей, «стать единодушно друг за друга». Она сама, без царей двинулась в Грановитую палату, говоря, что «готова душу свою днесь без всякого страха положить;… и если кто со мною хочет идти — тот мне да последует!» Староверам было объявлено, что их хотят выслушать во дворце царевны, которым «на площади быть зело зазорно»; состоится, дескать, еще не собор, а слушание челобитной вождей раскола.

Уповая обратить царевен в свою веру, те покинули собравшийся в Кремле народ и пошли во дворец, сделав решающий шаг к собственной гибели. «Не ходите в палату, — кричали староверам из толпы, — если пойдете, худо будет, обманут вас там лукавством своим!» Действительно, как только раскольничьи полемисты были отделены стрелецким караулом от толпы, на них кинулись из засады до 300 приходских священников. Завязалась драка — ее прекратили стрельцы, избив немало попов. Царевна, наблюдавшая сцену из окна, утвердилась в мысли, что ключом к решению проблемы является именно настроение служивых, желающих постоять за правду и порядок.

Софья села на царский трон, а на второй трон посадила тетку свою царевну Татьяну. Перед ней, в креслах, заняли места царица Наталья, царевна Мария и патриарх Иоаким. Ниже, «по степеням», разместились 8 митрополитов, 5 архиепископов и 2 епископа. Чинно расставила царевна остальных духовных лиц, бояр и других придворных (побоявшихся потерять честь, оставив царскую семью). Специальное место отвела она выборным людям «из солдатского, и пушкарского, и стрелецких всех полков», которые в результате восстания получили доступ в царскую Думу.

Лишь после того как все причтенные к Думе и освященному собору заняли свои места, в палату были допущены представители староверов. Те тоже старались придать себе внушительности, неся в руках древние книги и иконы, аналои и свечи. Но контраст был разителен. На фоне блистающего драгоценностями, чинно выстроившегося двора сгрудившиеся в центре палаты «ревнители древнего благочестия» выглядели убогими оборванцами, «грубыми мужиками».

Софья Алексеевна, отбросив формальности, согласно которым говорить с посторонними члены царской семьи должны были через придворных, немедленно перешла в наступление, использовав временное замешательство старообрядцев, чтобы навязать им свою игру. Она спросила «оных раскольников», чего ради они так невежливо и необычно, с таким дерзновением и наглостью пришли к царскому величеству в палаты, как к иноверным и Бога не знающим? Как без царского повеления и патриаршего благословения они по московским улицам и ныне в Кремле прелести своей раскольничей учить смели и простой народ возмутили?

Староверы попались на удочку прилежной ученице Симеона Полоцкого и своим ответом противопоставили себя всем присутствующим. Они сказали, что «пришли веру утвердить старую, ибо ныне у вас принята вера новая, и вы все в новой вере пребываете, в ней же невозможно спастись, и надобно старую!»

Софья немедля нанесла рассчитанный удар. «Что есть вера? И какая старая и новая?!» — спросила она, повергнув оппонентов в замешательство — ведь разногласия касались главным образом церковных обрядов, а не догматов. Староверы не были подготовлены к богословскому диспуту в стиле западноевропейских схоластов. Использовав их колебания, царевна вновь спросила: «Почему в таком великом деле нет с вами ни одного знатного в Российском государстве человека ни из какого чина?» — Тем временем сторонники старой веры выдвинули из своей среды оратора, способного вести спор с царевной, — яркого полемиста и писателя Никиту (прозванного врагами «Пустосвят»).