Русские писатели XVII века

Далее следует акростих («Акростихис»), по начальным буквам каждой строчки стиха читается фраза: «Царю Алексию Михайловичу подай, господи, многая лета». После помещена «Программа», состоящая из пятикратного повторения «Царь Алексей Михайлович», в которой отчество царя разлагается в анаграммах[27] на несколько слов, составленных из этих же букв: 1) царь Алексий чай ловимых (в этой анаграмме выражается пожелание Алексею Михайловичу завоевать Литву); 2) царь Алексий ловим их, чай (как евангельские рыбаки поймали много рыбы, так и Алексей Михайлович получит богатую добычу в Литве); 3) царь Алексий лов их, ми, чай (пожелание успеха в борьбе); 4) царь Алексий лови их, а чим (царь милостив, щедр, он и меча не хотел бы вынимать, да гордость противников вынуждает к этому); 5) царь Алексий очи хвалими (царь, как всевидящий бог, все видит).

В «Прилоге» автор желает здоровья и счастья всей царской семье. Подписан «Орел российский» своеобразной криптограммой, после которой в четверостишии разъясняется, как надо читать это слово:

Метротворитель тайно ся являет,
Кто в алфавите за вся си считает,
Третье на пред, чин букв соблюдая,
Таит порекло, миру мертв ся зная.

Иными словами, каждую букву в этой криптограмме следует заменить третьей следующей за ней в алфавите буквой, и мы получим имя поэта («метротворителя», как он сам себя называет) — Симеон.

16 сентября 1667 года в расходной книге Казенного приказа записали: «Учителю старцу Симеону Полотцкому 10 аршин атласу зеленого по 26 алтын по 4 деньги аршин, да ему ж велено дать испод[28] соболей в 60 рублев, и ему дан сорок[29] соболей в 60 рублев, а пожаловал государь его по своему государеву именному указу для того: в нынешнем во 167 году сентября в 7 день был у великого государя у стола в Грановитой палате и великому государю говорил речь».

Да, к этому времени скромный монах зажил совсем не так, как по приезде в Москву. Правда, жил он все в том же Заиконоспасском монастыре, но у него уже были в услужении три человека, причем и он сам, и его люди снабжались пищей и питьем из государева дворца.

Полоцкому приходилось не только учить царевича, но и наблюдать — правда, не всегда — за его играми. Царевич любил тешиться стрельбой из лука. Для него и его брата Федора в 1669 году было изготовлено 100 колчанов расхожих стрел, по 25 штук в каждом из колчанов, для чего было выписано 100 полен лучины, Орловых черных перьев от 100 птиц, железо, береста и многое другое.

Таким образом, Симеон Полоцкий стал главным наставником, руководителем образования в царской семье и единственным в то время придворным поэтом.

И еще более упрочилось его материальное положение. Он завел лошадей, причем корм им поступает с царских лугов; из царской казны он получает и дрова, и деньги, и постоянный «денежный корм», и единовременные денежные пожертвования — например, за «книжицу хитростию пиитического учения», как он сам, не стесняясь, пишет в своих челобитных царю. Некоторое представление о достаточно высоком положении Полоцкого в обществе того времени дает запись об угощениях с царского стола, поданных Симеону в 1672 году. Он получил тогда 4 головы сахару, весом по 3 фунта каждая, 2 блюда сахаров узорчатых[30] по полуфунту, сахаров-леденцов и конфект 2 блюда по полуфунту, сахаров зернчатых блюдо, ягод винных[31] и фиников фунт на блюде, трубочку корички — всего 8 блюд, да с Сытного дворца полосу[32] арбузную да другую дынную. Подобное подношение полагалось, например, архимандритам крупнейших московских монастырей, а не скромному келейнику-иеромонаху!

…Ранним утром появлялся в теремном дворце царя одетый во все черное монах — учитель царских детей Симеон. После короткой молитвы начинались уроки. Когда царевич уставал, он показывал своему учителю забавные немецкие игрушки. 19 ноября 1670 года сломалась любимая игра царевича Федора Алексеевича — «немцы, что стоят на деревянном черном ящике и играют». Сколько слез было пролито! Игрушку приказали отнести в Немецкую слободу к часовому мастеру Ивану Яковлеву для починки.

Нередко Симеон отправлялся со своим учениьом на прогулки. За учителем присылались царские сани, и он, одетый в атласную шубу, ехал следом за возком царевича. Минуя ворота Спасской башни, они попадали на большой, 45-метровый каменный мост. С обеих сторон он был застроен небольшими лавками, где торговали главным образом книгами, тетрадями, лубочными картинками — русскими и иноземными. Яркие раскрашенные картинки привлекали внимание царевича, и вскоре в его покоях на стенах появились «потешные листы», иногда вставленные в раму, подклеенные на холст, а то и просто приколоченные к стенке.