— Слушай, — говорит, — у тебя, портной, в доме клад есть.
Тот смеется:
— Где это?
— Да в хлеве, как войдешь, так направо, в углу, к реке.
— Врешь ты, — говорит, — все, старый хрыч! Какой у меня клад?
— Нет, не вру. Отрой его — богат будешь!
— Ну, — говорит — тебя! Вот выдумал!
И пошел домой.
— Ну, коли не хочешь, как хочешь. После каяться будешь, станешь меня искать.
И пропал из виду. Дома портной и задумался.
— А что не попытать? Дай порою.
Пошел искать этого чувашенина, нашел. Тот согласился.
— Только с условием, — говорит, — с рабочими поделись; не поделишься — не дастся, и, если в мысли тебе придет не делиться, клад уйдет, когда копать будешь.
— Хорошо.
— Достань икону, три свечки и заступ, а работника одного рыть заставь.
Вот пришел портной домой, одного работника оставил на ночь дома. Праздник был, все гулять ушли, он ему и говорит:
— Останься, ты мне понадобишься; не ходи нынче гулять. Будем клад рыть.
— Ладно.
Пришел ночью чувашенин, пошли в хлев, икону поставили, свечи зажгли. Работник с хозяином роют яму в углу, а чувашенин молитвы читает заговорные, чтобы клад остановить. Только портной рост и думает:
— Что это я, неужто своим добром с работником буду делиться? Чай, на моем дворе-то, а не на его?
Как подумал про это, поднялся шум, икону за дверь выкинуло, свечки потухли, и загудел клад, в землю пошел. Стало темно, и давай этого портного по земле возить: возит да возит нечистая сила. Чувашенин говорит работнику:
— Кинься на него! Упади!
Тот упал на хозяина — их двоих стало из угла в угол таскать. Насилу знахарь остановил заговорною молитвою. Клад ушел, а чувашенин после и говорит портному:
— Вот не хотел поделиться, он и не дался тебе; а теперь в этом доме тебе не житье: нечистая сила тебе в нем не даст жить — все растащит.
Портной видит, что плохо дело, взял да от реки и переселился выше, в другое место. И опять, как был бедный, таким же и остался. Не умел взять.
Недалеко от
Вот раз мужики пошли его рыть, ружье на всякий случай взяли. Пришли. Видят, около дуба (с полуночи) ходят черные копией кругом. Стали они смотреть, — глаз отвести не могут. Закружилась у них голова, — и попадали мужики наземь. Очнулись, хотели рыть, а кошки опять хороводиться пошли, то влево, то вправо. Так и бросили: страшно стало. Говорят, что на этом дубе повесился тот, кто клад зарыл.
В селе
— У тебя, вора, на гумне-то что?
— Что?
— Поди, завальня три валяются (а завальнями мертвые тела они звали, потому что в солому заваливали).
Вот одного такого разбойника поймали; повинился он, что людей грабил, багром телеги из-под яра в воду стаскивал, убивал. Посадили его в острог. Он, для того чтобы у Бога грехи замолить, чтобы выпустили его, написал к любовнице письмо. В письме пишет, что надо рыть под дубом; там есть ход (лестница) и в подвале — золото.
— Часть этого золота, — говорит, — возьми и отдай на ризу Божьей Матери в церковь.
Письмо долго ходило по рукам, но клада не нашли.
Возле села
В Саратовской губернии, в Кузнецком уезде, возле села
Недалеко от