Русские сказания

Калика наших былин — не одно и то же, что калека, т. е. покалеченный человек. Калика перехожий — это старик, иногда еще в полной силе и здравии. Одни из них давали обет идти в Святые Места и, прося «ради Христа», дорогой кормились подаянием. Другие просто нищенствовали. Третьи были вынуждены, будучи выброшенными за какой-нибудь безнравственный поступок из крестьянского общества, скитаться. Некоторые не имели права оставаться на месте более трех-четырех дней, обычно это были выпущенные из тюрем за тяжкие проступки, и на них особенно положиться нельзя было. Были и старики, просто не способные уже работать и «шедшие в кусочки», то есть за ломтями хлеба. Были, наконец, и просто лентяи, бродяги по призванию. Все они ходили с сумой через плечо, куда складывали полученное. Одни из них были скромными богобоязненными людьми, другие — просто бездельники, нахально пристававшие к людям: «А живого мясца не будет?» Однако полагалось всем им подать милостыню, раз она «ради Христа». Люди наши давали охотно, не разбираясь даже кому, раз просит человек. Однажды я сказал: «Да ведь он пропьет!» А моя собственная мать мне ответила: «Ну и что ж, пусть пропьет на здоровье! Если уж у человека больше никакой радости в жизни не осталось!» Бродяги ее настолько хорошо знали, что прямо, входя в село, спрашивали у мужиков: «А где здесь матушка живет? Говорят, добрейшая душа». И прямо валили к дому. Отец часто ворчал: «Всяких проходимцев кормишь!» На что мать неизменно отвечала: «Ты ведь иерей? Должен дать, раз просят ради Христа!» Отец, махнув рукой, уходил в сад. Мать же начинала раздавать все, что могла найти. Доходило до того, что сама просила у других: «Нет ли белья завалящего? У нас все вышло на странников». Наконец, и сами люди стали приносить нам все нужное, что можно было дать. Так, мать облюбовала один из пустых сараев для своего «склада» и уже выдавала оттуда. Бродяги, или, как их называли в наших краях, босяки, шли небольшими группами, по пяти-шести человек. Они, конечно, друг другу передавали, что их хорошо принимают, и являлись на Пасху, получали по куску кулича, по стакану вина, по десятку крашенок и одну небольшую пасху из творога, которая так и называлась: «для босяков». К этому давали им кусок сала, сахару, если была ветчина — ветчины, чаю. Мать добавляла еще по гривеннику на человека: «Выпейте! Только уж, ради Воскресшего Христа, не безобразничайте!» — «Да что Вы, матушка! Да мы человечество (человечность) понимаем и сами!» И действительно, выпивая, эти люди не только сами удерживались, но и других останавливали. Как они любили и уважали маму! «Ведь подумать! — говорил один из них мне, мальчику. — Какая Ваша мамаша! Чисто святая женщина! Мало таких». Но это, конечно, неправда, потому что от матери и крестьяне научились не гнать этих людей, многие из которых были глубоко несчастны, что потеряли образ Божий. Босяки свято чтили нашу деревню. Никогда за всю мою сознательную жизнь они не натворили в ней бед, а в соседних деревнях иногда и петуха пускали («красный петух» — огонь, пожар). Еще больше уважали мать другие нищие, не бродяги, а разные «Божьи люди». «Уж если босяка последнего, матушка, не гонишь, так от нас тебе и подавно святое уважение!» — говорили они. Странники «по Святым Местам» пользовались большой любовью населения. Этих просили помолиться, свечку у Святых Антония и Феодосия поставить, и те на обратном пути обязательно заходили сказать: «На Покрова как раз сподобил Господь, и твою свечку как раз зажгли в Киевской лавре!» Крестьяне радовались, крестились, а бабы утирали слезы. Иногда соседи даже ссорились из-за «Божьих людей»: «Что ж к нам не пустили-то? Мы что ж, не люди, что ли? Или подать не можем?» В другой раз собирались человек по двадцати в хате «странника послушать». Сидит он в обтрепанном подряснике, скуфейка на голове, и говорит: «Как зашел я в Белый Скит, а там два монашка всего, один иеромонах, и говорит отец Пахомий: «Нету у меня ничего, кроме подрясника! Бери уж… В одном останусь!» А люди, вздыхая, крестились: «Вишь ты, святой человек какой!» Перед ним чашка чаю, хлеб, сахар, мед, а странник все рассказывает и рассказывает. Чай давно застыл, хлеб зачерствел, а он все говорит..

СТЕПНЫЕ РАССКАЗЫ