Русские сказания

Молебен о здравии был как бы свиданием с сыном. С ним общались через посредство Иоанна-Воина. Святой должен был напомнить сыну, что пора и родителям написать словечко. Обычно и получали письмо, в котором сын, кланяясь «от белого лица до сырой земли», величал всех домашних: «И еще кланяюсь Ивану Ивановичу от бела лица до сырой земли», а этому Ивану Ивановичу всего-навсего 10 месяцев было родом! Но таков уж был закон древних отношений крестьянских, раз он сын родителей «в законе», так и величать должно было. И наконец, в самом конце письма: «Угнали на дальнюю границу нас, в пяти верстах от уганцев (афганцев) стоим, в глиняных дуванах за порядком смотрим. А пошта приходит раз в месяц». А что за уганцы, дуваны, никто не знал. Шли к батюшке, чтоб объяснил. Тот успокаивал и объяснял, если знал сам. Тогда крестились, говоря: «Ну, слава Богу, раз он жив и здоров!» Убитых в дальних краях поминали в церкви, и так как их могилки на кладбище не было, то в церкви же, на поминальном столике, накрывали для них «страву», т. е. клали яства, крашенки, пасхи, с именами, написанными на бумажке. Церковь была им Родиной и могилкой.

ПЕРЕЖИТКИ ПРЕЖНИХ РЕЛИГИЙ

Во многих случаях приходилось убеждаться, что сквозь христианскую оболочку верований и обычаев южнорусского крестьянства проглядывают религиозные пережитки ПРЕЖНИХ РЕЛИГИЙ. Конечно, никто бы из крестьян в этом никогда не сознался: «Деды наши так делали, и мы делаем!» — сказал бы каждый. Однако это не меняет дела, ибо область так называемых «суеверий», именуемая так уж «очень образованными людьми» (может, даже чрезвычайно образованными!), как раз и является складищем «религиозных пережитков». Что такое складище хранило религиозные «остатки», видно из многих случаев. О самих религиях мы судить не можем, так они забыты, но об обрядах судить можем. Так, например, в день храмового праздника все старухи собирались либо на площади, где были накрыты столы для общей трапезы, либо к правлению, где она происходила. Трапеза эта, конечно, идет из язычества. Тогда все праздники сопровождались общими трапезами. Но вот рассказ старухи: «Заболела наша корова. Пошли к деду-Кануннику, а тот и говорит: «Надо кормить корову (зимой) из другого стога сена!» А Марья сказала, что надо найти черного петуха, зарезать его, а перья сжечь и дать корове в пойло». При проверке оказалось, что сено содержало душистый мелампир — как известно, траву, содержащую кумарин, и что сено это подмокло осенью, а кумарин превратился в дигидрокумарин, вызывающий кровотечения у рогатого скота. Сухое сено, неплесневелое, пахнет чистым запахом зубровки, а сено подмокшее имеет затхлый запах. Черный петух, конечно, остаточная «магия» прошлого, тогда как «сено из другого стога» — безусловное знание! Итак, порывшись в «суевериях», можно не раз найти в основе их знание прошлого или Веду (вспомним «Риг-Веду»). Риг, или Рог, — символ скота, а знание — Веда — вдет из скотоводческого прошлого нашего народа. Предки должны были, наблюдая за скотом, уметь его лечить. Примитивная ветеринария в этих знаниях и состояла. Черный Петух — это жертвоприношение прошлого. А непременное условие этой жертвы, продырявливание головы петуха, после того как его зарезали, идет из неолита! Неолитический человек считал, что он должен «выпустить душу» животного через это отверстие. Так это и осталось в толще народных «суеверий» до Первой мировой войны. Тот же «штемпель неолита» мы видим и в советских расстрелах в затылок! Установив этот «ритуал» убийства людей, чекисты вряд ли знали, что «ритуал» идет из неолита, когда людей приносили в жертву, а затем пожирали их тело… Таким образом, в этом «акте» видно желание не только истребить человека, но и «выпустить его душу», что кажется курьезом при сопоставлении бездушного режима с «заботой о душе» убиваемого. Таких признаков пережитого религиозного уровня можно найти много. Опахивание поля берцовой костью коровы во время мора скота — из такого же далекого прошлого — каменного века!

ВИЗАНТИЙСКОЕ ВЛИЯНИЕ