Но это — в рамке времени наших «счётов» — случится позже. А пока улучшающееся материальное положение Ладоги начинает привлекать и тех, кто также хотел бы приподняться на восточном обмене. К началу 800-х годов в городе, как мы помним, начинает всё ярче проявляться скандинавский элемент. Это еще не банды викингов, это больше торговцы и частью поселенцы… по викинги уже сделали свои первые вылазки в Европе! Их экспансия началась резко и объёмно, что говорит о некоем большом природно-социальном катаклизме, вдруг враз вытолкнувшем сотни и тысячи злых мужчин в яростный натиск на окружающий мир. Внезапный холод, вызванный им голод, вызванные им общественные эпилепсии — не знаю, сегодня судить сложно. Но факт, что 8 июня 793 года некая ватага скандинавских пиратов обрушилась на монастырь Св. Кутбсрта на острове Линдисфарн близ Британии — и с тех пор Европа покоя не знала по меньшей мере до 1066 года, когда принято отмечать официальный конец эпохи викингов битвой при Гастингсе.
И потому мы можем уверенно предполагать, что подобные залётные любители чужого добра заглядывали и на Ладогу.
Точнее, мы твердо знаем, что скандинавы постоянно делали нападения на прибрежные земли — эстов, ливов, западных финнов, куршей. Нет причин не пробовать на крепость и племена Приладожья.
Вот это и было то самое насилие, которое не могли не привнести скандинавы в здепший народнохозяйственный уклад.
Иное дело, что, возвращаясь к разговору об экономическом содержании и экономической целесообразности какого бы то ни было бизнеса в этих местах, мы снова должны отметить, что насилие само по себе здесь — неэкономично. И потому вот это слово — «тогда» — здесь имеет ключевое значение.
Предположим, привёз ты много ценных вещей отцу и матери. Обрадовались они, что ты — жив, а те, у кого ты вещи взял, — нет. А дальше что? Ведь одно дело — викинг: ограбил и забыл. А другое дело — меха.
Один раз отнял, другой… А на другой — уже пет. На другой раз у тебя уже слава дурная, и владельцы мехов предпочитают скрыться от твоих алчущих глаз куда подальше. Да и услуги местных носят такой характер, что не болыю-то их отнимешь, услуги те. Скажем, того же лоцмана для прохода по волховским мелям ты уже не найдёшь, ежели перед тем кого обидел из его братии. Не то что солидарность в этих лесах процветает классовая, а просто страшно людям: ты ж обманщик.
А ну — не заплатишь, а вместо того буйну голову снесёшь? Лучше от тебя подальше держаться. В лесочке. А охотники пострелять если из молодёжи найдутся — ну, пусть сбегают, постреляют, пока ты, грозный такой, но нечестный, на порогах корячиться будешь, корабли свои с добром на плечах перетаскивая…
Неконструктивный подход, понятно, — но кому ты в лесу гулком втолкуешь это?
И вот тут снова та самая косточка на счётах — с руною, скажем, «тейваз», руною воина. Воин — не бизнесмен. Руна воина тесно связана с руною разрушения — «хагалаз». А нам нужна руна «феу». Руна собственности. И вот когда мы щёлкаем ими на счётах времени, то видим, как рунные наши костяшки не сразу, но неизбежно приводят нас к новому разряду, к новому порядку.
И заключается он в том, что владение товаром, на накладной которого значится: «Насилие, 1-й сорт» лишь помогает тебе вступить в торги:
Вот так и получалось, что —
Да, люди тут по большей части вооружены плохо, хуже, чем ты. Да, большею частью они сидят по глухим лесным весям и даже не ведают, что на свете есть Восток — покуда не прибудут туда рейсом на твоём корабле и не окажутся там проданными в рабство. Да, страх делает людей сговорчивыми.
Но — отметим ещё одно ключевое слово: «товаров». И — «торговал».
Ибо долговременный бизнес на страхе не делается.
И вот тут и становятся ярые наши викинги всего лишь одними из участников цепочки из полезных друг другу участников торгового дела. И меч даёт им лишь одно из преимуществ — как, скажем, финским охотникам преимущество даст владение стрелами с тупым наконечником и знание повадок пушного зверя. И даже когда руна «хагалаз» вбрасывается в местные расклады — вдруг обнаруживает себя викинг… едва ли не наёмником!