Русские современники Возрождения

Чем же эта книга привлекла читателя? Дракула в романе принадлежит и нашему времени, и средневековью. Когда герои романа после многих приключений находят мавзолей рода Дракулы, один из саркофагов этого мавзолея оказывается пустым. Обитатель этого саркофага, грозный князь и воевода, некогда завоевавший славу в борьбе с турками, покинул могилу и стал вампиром-вурдалаком, чтобы всюду, от Трансильвании до Англии, сеять смерть и плодить таких же «не-мертвых» вампиров.

Большинство наших читателей не читало книги Стоукера и не видело фильмов о Дракуле, и, пожалуй, это небольшая потеря. На пороге XX века, когда писал Брзм Стоукер, вампир, пьющий кровь прекрасных женщин, может быть и казался воплощением ужаса; сейчас он выглядит совсем бутафорской фигурой — XX век знает темы пострашнее вурдалаков.

«Вы мертвых не бойтесь. Они вам ничего не сделают. Вы бойтесь живых», — говорит сторож при морге в записных книжках, которые вел в 1936–1937 годах Илья Ильф.

Но князь Дракула не был только плодом вымысла Стоукера — он действительно существовал и правил в восточной Валахии (Румынии) XV века и прославился там и в соседних странах своей жестокостыо. На родине его звали Владом Цепешем, т. е. «Прокалывателем», «Сажателем на кол» (это был излюбленный им вид казни), а в венгерских, немецких и других землях «Дракулой», что означало «дракон», «дьявол». Дракула был не сказочным вурдалаком, а как раз тем живым, который куда страшнее мертвых.

В чем же смысл сказаний о Дракуле, появившихся в эпоху Возрождения и странным образом воскресших пять веков спустя? При всем отличии Дракулы XV в. от «Дракул» XX века у них есть одна общая черта — они внушают ужас. Дракулой можно стращать — и стращать тех, кто заслуживает кары.

Именно так воспринимал образ Цепеша-Дракулы классик румынской литературы Эминеску — еще до Стоукера и независимо от него. Для Эминеску Цепеш был не фантастической, а исторической фигурой; он хорошо знал сказание XV века о том, как грозный государь призвал к себе на пир, а потом сжег всех бродяг и нищих страны. Такую же казнь поэт призывал и на головы современных ему паразитов — любителей «золота и праздности»:

О приди, могучий Цепеш, и, тяжелый сон развеяв,

Раздели их на две шайки, на безумцев и злодеев.

В две огромные темницы заточи их без раздумья

И сожги огнем священным и тюрьму и дом безумьи!^{93}

Эминеску писал в конце XIX века — за десятилетия до первой мировой войны. Пришла эта война, не миновавшая и его родную Румынию, и о Цепеше-Дракуле на время забыли. Но вновь наступили мирные времена, и в веймарской Германской республике 20-х годов воскрес Дракула — на этот раз в его стоукеровском варианте, как средневековый, но оживший мертвец. Говоря об экспрессионистском фильме «Носферату», имевшем большой успех, известный киновед З. Кракауэр писал, что Дракула здесь — «фигура кровожадного, упивающегося кровью тирана, принадлежащего к области между мифом и сказкой. Весьма знаменательно, что в этот период воображение немцев. постоянно тяготело к таким фигурам, как бы под влиянием смешанного чувства ненависти-любви»^{94}.

Чем это объяснить? Жизнь в Германии 20-х — начала 30-х годов была еще относительно спокойной — особенно в сравнении с последующими временами. По сосуществование «золота и праздности» с нуждой и лишениями порождало некие подспудные силы жестокости. Когда же пришел Гитлер и жестокость стала повседневностью, Дракула и связанные с ним мифы, потеряли привлекательность и ушли в небытие: экспрессионистское кино оказалось под запретом как упадочническое и вредное.

Но вновь наступила мирная эпоха — вторая половина XX века. И Дракулу вспомнил американский поэт Огден Нэш:

Люди, у которых есть все, что им нужно, любят убеждать людей, у которых нет того, что им нужно, в том, что им вовсе не нужно этого и что они попросту сгущают краски.

Лично я собрал бы подобных люден в какой-нибудь старинный замок на Дунас и направил бы туда за собственный счет полдюжины Дракул — для пущей острастки^{95}.

Нэш едва ли знал Эминеску и по всей видимости ничего не слышал об историческом Цепеше-Дракуле. Тем удивительнее это совпадение: независимо друг от друга два разных поэта нового времени, выражая ненависть к окружающему их миру несправедливости, обращаются к одному и тому же историческому персонажу XV в.

Но ведь не они первые начали эту традицию. Она и сама восходит к XV веку. Люди, жившие в эпоху европейского Возрождения, тоже интересовались Дракулой не просто как одной из фигур недавнего прошлого — в истории этого беспощадного государя они искали урока и поучения. А в числе людей, обратившихся к этой теме, был и русский автор, чью «Повесть о Дракуле» переписал уже в 1486 г. наш знакомец Ефросин.