Русские суеверия

«Причина метели и вообще бушевания ветров – возня чертей» (волог.); вихрь есть не что иное, как игра беса (курск.); в вихре вертится дьявол (волог.). «Столб пыли, вихрь, подымающийся на дороге, производится дьяволом, который начинает вертеться и подымает пыль. Если в такой столб, бегущий по дороге или по полю, бросить нож, то нож окажется в крови. Опыт этот, однако, очень опасен, так как раненый дьявол непременно отомстит. Если наклониться и взглянуть на такой столб между ног, то можно увидеть дьявола. 〈…〉 Если крикнуть: „Вызы, вызы!“ – вихрь становится злее, но если закричать: „Натолку чесноку, да в с… зобью!“ – то вихрь совершенно взбеленится…» (волог.) 〈Иваницкий, 1890〉.

Посмотрев на вихрь между ног, нагнувшись, увидишь в нем черта. Такое поверье бытовало повсеместно. И хотя некоторые исследователи считают вихрь «основной ипостасью черта», вихрь – опасное сгущение сил, принимающих разные обличья.

Облик буйствующих в вихре нечистых (как и самого вихря) зачастую расплывчат. Вихорный, вихровой (тульск., яросл.) – духи вихря, не описанные отчетливо, лишь обозначенные этими наименованиями. Вихровой, обитающий в вихре, иногда «скидывается» молодцем, которого можно ранить, бросив в вихрь нож. В вихре могут помещаться (вызывать вихрь, появляться вихрем) два старика с большими рогами и собачьими ногами (нижегор.), огромный человек, машущий руками (арханг.); леший, покойники.

Леший традиционно не только лесной, но и стихийный, «ветровой» дух: он может вызывать вихрь, быть вихрем. «Про вихрь говорят: „Леший идет“» (арханг.).

«Стоит только умеючи бросить в вихрь острое шило или острый ножик, как на кончиках их увидишь капли крови. Это ты ранишь лешего. Раз вихрь схватил кружить мужика с острой косой и сильно обрезался. Когда мужик высвободился, то увидел на косе кровь» (тульск.).

Вихрь – кружение либо разгульный полет мифологических существ: следствие чертовой свадьбы или венчания Сатаны с ведьмой (арханг.) 〈Даль, 1880〉; свадьбы лешего с лешухой (костр.).

«Видел один лесник и свадьбу (лешего) – натерпелся страсти. Ходил он, знаешь, известно осенью – лесовал да и приопоздал на порядках. Вдруг слышит гром по лесу, индо земля застонала! Вот налетела на него целая свадьба, подхватили его с собою, пронесли там сколько и принялись пировать. И лешие, и лешухи – старые, молодые и всякие – пьют, едят, хохочут, а лесник сидит чуть жив. Стали и его потчевать, да только проку мало от чертова потчеванья: чуть поднесет мужик водки али пива ко рту – посудина уже и пуста. И рад бы для смелости выпить чарку-другую, да не удается, а они так и заливаются: хохочут, индо лес дрожит! После затеяли пляску, наломали дерев и, напировавшись, понеслись дальше, захвативши и мужика с собою. Да скоро бросили его, а сами пропали. Насилу на другой день к вечеру выбрался к станку» (арханг.).

В повествовании из Костромской губернии ямщик указывает седоку на небольшой вихрь, который, «играя, бежит по дороге»: «„Вишь ты, проклятый, как!“ – глубокомысленно заметил ямщик. „Кого ты бранишь, братец?“ – спросил я его. „А вон голова-то победная погуливает“. – „Да укажи, пожалуйста, где? Я никого не вижу. Там, куда ты указываешь, один вихрь встает“. – „Какое вихрь, это он-то и есть леший! 〈…〉 Он это пляшет“. – „Да разве он любит плясать?“ – „А то как же: вестимо, что так. Мне батюшка-покойник – дай ему, Господи, Царство Небесное! – сказывал, что коли какая девка оченно, бывало, распляшется, то, говорил, это ее леший ломает да носит. Да и как же ему теперь не плясать? Ведь вы, господа, по свадьбам-то своим пляшете, или… как по-вашему… танцуете, что ли? Ну, так и он тоже“. 〈…〉 „И ты этому веришь?“ – „Знамо дело, верую; неужто не верить, ведь я не немец“» 〈Андроников, 1856〉.

Леший-вихрь «хватает» и уносит про́клятых людей, точнее – тех, кто «отослан к лешему» сгоряча, необдуманной бранью.

«Вот опять я от своей матки поди тысяцю раз слыхав, как унесло титешново робенка. Вишь, дело-то было во время обрядов, а сам знаешь, у баб тут бывает хлопотливо: то туды, то сюды. Ребенка баба не может никак утишить, приозлилась, да как бросит его в зыбку со словами: „Унеси тя, – говорит, – лешой, неугомонной!“ Вдруг… поднявсё вихорь, сперва на улице, а потом в избу двери отворив, да робенка в трубу лишо вынес. Баба, конечно, испугалась, как ведь, храни Бог, хоть до ково доведись! Побежала скоряя за попом, вишь, говорит, надо молебен на том местецке отслужить, дак и отбросит. Поп пришел со всем выносом и давай служить молебен. Как стали подходить к концю, посмотрели, а робенок от перед окошком на костре дров сидит да ревит – подбросило, знацит» (волог.).