Русские суеверия

«На Онежском озере рыбаки накануне Николина дня (19 декабря) делают на берегу похожее на человека соломенное чучело, надевают на него портянки и рубаху и в дырявой лодке спускают его на воду. Разумеется, оно тонет. Это и является жертвой. Чтобы лов был удачным, севернорусские Вологодской губернии первую забитую острогой рыбу закапывают в землю» 〈Зеленин, 1991〉.

Водяного хозяина дарили, угощали не только рыбаки, но и жившие близ рек, озер крестьяне. Весной, при пробуждении водяного, в воде топили лошадиные туши, бараньи головы, петухов, хлеб, масло, мед с приговорами: «На` тебе, дедушка, гостинец на новоселье, люби и жалуй нашу семью». Жертвовали водяному и на Николины дни (22 мая и 19 декабря) 〈Успенский, 1982〉, и в день Никиты-гусятника (28 сентября). В рассказе из Орловской губернии дружный с водяным поп каждый год привозит ему и вываливает в воду воз испорченного хлеба.

Водяной хозяин следит за своими владениями и требует соблюдения при ловле рыбы определенных установлений. Он любит почет и мстит за злые шутки; ловля с подсветом и глубокое опускание невода его злят (орл.). Он способен забраться в невод, порвав его и спутав, если невод плохо починен либо вязан в праздничные дни (олон.). Запрет ловить рыбу во время праздников в Приангарье мотивировали так: «Она собирается вся в кучу, возьми и людей в церкви, сразу всех можно выневодить». Водяной не любит шумных людей, не переносит, когда у воды поминают зайца, медведя, попа, дьяка, Господа Бога; много и без дела болтают. «Около зимника есть заездок. Дядя Степан говорил, что в этом месте много попадает рыбы, только не надо ничего говорить. У меня из рук три раза верши вышибал. Я, как увижу рыбу, каждый раз и скажу: „Ну слава Богу, много рыбы!“ И каждый раз как треснет по верши, так всю рыбу и опустит» (Новг., Белоз.).

Как отзвук веры в необходимость выкупа водяному хозяину за нанесенный его владениям ущерб звучит повествование из Вятской губернии, где водяной – «большая щука без наросного пера» – разгоняет рыб в затоне. Ранив щуку острогой, рыбаки ожидают мести водяного. Они прячутся, оставив у костра изображающее рыбака чучело, которое пронзает острогой появившийся из затона водяной.

Сожалея о выловленной рыбе, водяник стонет два дня «так, что слышно во всей окрестности» (новг.). В рассказе приильменских рыбаков он мстит за непочтение к себе и подвластным ему существам: «…раз ловили раков, да и поймали рака – вот этакого!.. Ни один из нас приступиться к нему не смел: догадались, в чем дило. В ту пору пономарь Яков, бидовый пьяница, сбигал за шестом да им и растолок (рака. – М. В.); а мы-то, слышь, друг сердечный, вси выпивши были. А как мы стали раков-то варить, так Яков-то и поди бродить по берегу да язя нашел большущего, в аршин, не то и боле буде; 〈…〉 а он-то положил язя на руку да и кажет нам: значит, язь-то живой был, да только затравлен. 〈…〉 Яков-то его и положил на руку, а язь-от как ударит его, Якова-то, так у того рука почитай что отнялась, да и ушел в воду. Это, слышь, водяник-то сам и был: значит, не толки черта. Видь водяник-то… недобрый бис: только буди с ватаманами и знается».

Ватаман в Приильменье – старший промысловой артели, самый опытный и «знамый» человек. По мнению рыбаков, только он может «сладить» с водяным, которому приписываются все беды, «происходящие даже от собственной оплошности и нерадивости ловцов. Нет рыбы в озере, и тут виноват водяной: он в карты или кости проиграл рыбу в другое озеро. Перервались у ловцов сети, он подшутил». Ватаман умилостивливает водяного обрядами, предпринимает ночные поездки для совета с водяным. «Коли промеж себя они, ватаманы-то, поссорятся, так и велят своему духу, чтобы недругу, ватаману, голиков аль стружек в нивод вместо рыбы напихал…» 〈Остряков, 1895〉.

Удачу на промысле зачастую приписывали колдовству. В уральском повествовании черти-шишиги сажают белуг на удочку воржеца Федора. Некоторые из беломорских рыбаков вплоть до недавнего времени утверждали, что для удачной ловли «необходимо знать приворот – иначе звезды будешь ловить, ракушки». Здесь же считали, что «сильный» колдун может «с морем договориться, с водяным. Умбский колдун в порог спустился и вышел живой и здоровый. И уговорил, и рыба пошла в реку» (мурм.). Налаживая промысел, колдун «выводит» черта из-под порога в море: «А сам прутиком по воде бьет – обычный березовый пруток» (мурм.).