Русские своих не бросают

Чувствуя, что совершаю большую ошибку, я побежал обратно в здание. Там успел схватить корсет и пару одеял – на улице было нежарко – и помчался вприпрыжку вниз, как будто мне было не сорок два года, а двенадцать. Но не успел я выскочить из здания, как бомба ударила в нашу гостиницу, и здание стало рушиться. Почувствовав резкую боль в ноге, я растянулся на булыжной мостовой.

– Джон, Джон! – заорала Мередит, побежав ко мне. – Кто-нибудь, помогите!

Но на улице царила паника, и никто нам на помощь не пришел. Мередит заботливо укрыла меня одеялом, сама закуталась в другое и запричитала, дескать, какая же она дура, что послала меня обратно в гостиницу. Тем временем обстрел внезапно закончился, и лишь груды кирпичей и полуразрушенные дома, освещаемые пожарами, свидетельствовали о том, что нам это не приснилось. Я попробовал было встать, почувствовал дикую боль и понял, что у меня сломана правая нога.

Часа через полтора, когда уже начало светать, к нам подошел человек в белом халате, назвавшийся доктором Нансеном, который к тому же неплохо говорил по-английски. Осмотрев мою ногу, он констатировал:

– Да, мистер, у вас перелом, причем серьезный. Ничего, потерпите еще пару часов, потом вас доставят в местный госпиталь.

– Доктор, а почему они начали стрелять?

– Вы не англичанин? – подозрительно спросил доктор.

– Нет, я американец.

– Ультиматум этих нелюдей истекал в полдень. А они решили пострелять по городу, причем ночью, когда люди спали… Без причины, как тогда, сорок семь лет назад, когда они начали свою бомбардировку Копенгагена без объявления войны…

Мередит вдруг спросила:

– Доктор, удастся ли спасти ногу? Мы вам заплатим любые деньги…

– Боюсь, что вряд ли. Но мы попробуем. А про деньги – по распоряжению Его Величества, все медицинские счета пострадавших от обстрела оплачивает он лично. Пока же подождите еще немного, за вами скоро придут…

И доктор, сделав пару пометок в своей тетради, удалился.

Я же смотрел то на развалины вокруг меня – некоторые еще дымились, то на искалеченных и убитых, лежавших на засыпанной щебнем улице, которая еще вчера выглядела вполне пристойно. Но взгляд мой все время возвращался к англо-французскому флоту, как ни в чем не бывало стоявшему на рейде с открытыми орудийными портами.

«Цивилизованные европейцы, – подумал я со злостью, вспомнив, как родственник Мередит в Лондоне противопоставлял “цивилизованных” англичан “азиатским варварам”, как он смел обзывать русских. – Кто здесь варвары, видно невооруженным глазом, и это не русские, спасшие моих детей, пострадавших от рук этих самых “цивилизаторов”».

И тут я вдруг увидел, как на горизонте, на фоне предрассветной зари, появилась какая-то тень, двигавшаяся с огромной скоростью. Разглядеть ее было трудно, но когда я услышал первый выстрел и один из английских фрегатов неожиданно взорвался, разбросав вокруг пылающие обломки, на лице моем появилась улыбка.

14 (26) октября 1854 года.

Копенгаген

Мередит Катриона Худ Катберт, любящая жена

Еще вчера моя жизнь казалась прекрасной. Старшие дети живы, почти здоровы (а скоро будут здоровы полностью) и счастливы. Никто их не держал в заложниках, и (что при наших финансах немаловажно) не только не потребовали за них выкупа, но даже лечили их бесплатно. Более того, дочь наконец-то выходит замуж, причем за мальчика, который понравился и мне. А если учесть, что на ее помолвке мне довелось потанцевать с настоящим императором… Расскажу кому в Саванне – не поверят, но я до сих пор помню его высокую фигуру, его грацию и изящество, с которым он целовал мою руку… Нет, я никогда бы не изменила моему Джонни, но он так не умеет.

А потом я наконец-то купила весьма неплохой сервиз из европейского фарфора – мечта любой южанки. А для родственников и друзей я накупила фарфоровых лягушечек, кошечек и собачек; подумав, я все же решила, что лучших из них оставлю себе – уж очень они милые. Жалко, что мы так и не увидели Андерсена, но что ж поделаешь… И за то, что мой Джон так терпеливо ждал, пока я наконец все приобрету, и никак не выразил свое неудовольствие, я наградила его перед сном тем, что ни одной женщине, как мне говорила мама, нравиться не может и служит лишь деторождению, хотя, должна признаться, мне это почему-то нравится, как я ни пытаюсь убедить себя в обратном.

Но столь приятный вечер превратился в ночь, которую иначе как кошмаром не назовешь. Проснулась я от громкого «бабаха». Вскочив с постели, я поняла, что где-то взорвалась бомба, совсем рядом, и следующая может попасть в нашу гостиницу. Лихорадочно напялила нижнюю юбку и платье – для корсета мне понадобилась бы посторонняя помощь, а Джон храпел так, словно взрывы ему совсем не мешали.

Надо отдать ему должное, когда я наконец его разбудила, он был готов менее чем за минуту и ничего не забыл. А у меня из головы совсем вылетело, что почти все наши деньги были запрятаны в мой корсет… Когда же Джон за ним вернулся, на обратном пути бомба все-таки угодила в гостиницу, и одним из кирпичей ему перебило ногу.