Русские своих не бросают

Не спрашивая, зачем и для чего, Марлен накрылся изрезанным парашютом. Киль отбрасывал густую тень, так что разглядеть человека сразу, на фоне слепящего песка, было не просто. Только вот с кем они играют в жмурки?

Гул моторов вскоре подсказал Исаеву отгадку: с востока подлетали два «Спитфайра». Сесть они не могли – единственная ровная площадка была усеяна обломками «Б-24» и черными, словно обгорелыми, камнями.

Покружившись, истребители улетели, напоследок пройдясь на бреющем – желая, видимо, различить бортовой номер «Либерейтора».

– Отбой, – спокойно сказал Лушин. – Надо полагать, нас признают погибшими. Отправлять сюда спасательную экспедицию никто не станет – сложно и дорого. Был случай, когда в Ливии совершил аварийную посадку самолет из Италии. Месяца через два организовали караван грузовиков, но нашли лишь кости, полузасыпанные песком, – экипаж и несколько пассажиров ушли от места посадки всего километров на тридцать, после чего пустыня сгубила их. Если двигаться отсюда на восток, мы обязательно выйдем к Нилу. Вопрос в том, хватит ли нам воды. Бедуины, что живут здесь, знают все колодцы, нам же неизвестно, где можно напиться.

– А у нас есть выбор? – усмехнулся Марлен.

– Нету.

– Тогда лучше сдохнуть в пути, хоть не так обидно будет.

– Что за траурные мысли? – бодро сказал Антон.

– Паршиво просто. Мне этот турпоход не осилить.

– Осилим! Сейчас я соберу все, что можно утащить, а вечером, когда спадет жара, двинемся.

– Давай…

– Даю. Сначала тебя подлатаем.

Виски, щедро плеснутое на рану в боку, обожгло, как раскаленным клеймом. Исаев зарычал.

– Дезинфекция, – повторил Лушин. – Кровищи из тебя вылилось…

Затампонировав рану, Антон перевязал Марлена, а вот когда снял с него рубашку, осторожно отдирая, то нахмурился.

А Исаев неожиданно улыбнулся, хоть и бледно – вспомнилась песенка из детства: «Ежик резиновый шел и насвистывал дырочкой в правом боку…»

– Ладно, до свадьбы заживет!

Лушин развил бурную деятельность. Первым делом он выломал какие-то алюминиевые стойки и накрутил на них ткань. Получилось что-то вроде длинных носилок – это была волокуша в стиле индейских «травуа». Один конец на плечи, другой волочится по песку.

Нагружался Антон прежде всего водой, это и было основной тяжестью. Сухие пайки весили куда меньше канистр.

Он даже упаковку туалетной бумаги в двенадцать листов прихватил и два маленьких бутылечка с таблетками – соляными и для очистки воды. Ну и консервы – круглые хлебцы в банке, мясо с бобами, тушенка и овощной хэш. Жить можно.

Марлен усмехнулся. Это если жить…

То, что бок у него горел огнем, не беда, заживет. Пуля прошила лишь мышцу – болезненно, но не смертельно. А вот ранение в грудь… С другой стороны – не в живот же!

– Антон…

– М-м?

– Лучше не ждать до вечера. Время уходит. Пройдемся под солнышком, согреемся хоть… Устанем, а тут и солнце сядет. Легче будет. Пошли, короче.

С трудом поднявшись, Марлен едва не рухнул обратно – угомонившаяся было боль вернулась с новой силой, а от немощи кружилась голова и круги шли перед глазами. Используя деревянный поручень, как трость, Исаев пошкандыбал, ужасаясь протяженности пути. Тут и пару шагов сделать трудно… Ничего, главное – начать…

Серповидные гребни песчаных дюн отливали оранжево-желтым цветом, легкий ветерок пересыпал золотистый прах по гладким скатам. Солнце палило и жгло, неистовая мощь светила, казалось, плавила пески, а вот кровь в жилах густела, едва толкаемая бешено стучавшим сердцем.

Хорошо еще, Антон позаимствовал в «Либерейторе» пару солнцезащитных очков, они так и назывались – «Авиаторы». Хоть глазам не было больно.

При ходьбе Марлен старался держать подстреленный организм ровно, чтобы не тревожить раны, но это у него плохо получалось. Он шагал, пошатываясь, то и дело опираясь на свою палку, а голова гудела, перед глазами мелькали и расплывались яркие цветные пятна и полосы, затмевая даже жгучий золотисто-серый свет, лившийся с небес.

Понемногу бесконечные песчаные валы, волны сыпучего пламени начали понижаться, расплываясь наметами слежавшегося песка. Желтая твердая глина, изборожденная трещинами, сверкавшая голубым налетом солончаков, ложилась под ноги, давая роздых. А впереди уже поднимались зубчатые уступы скал из слоистого коричневого камня.

Зыблющееся марево растворяло горизонты, мешая небо с твердью земной, а духота сушила горло. Марлен шел почти бессознательно, тупо уставясь перед собой, а ноги ступали будто сами, совершая замедленные, неверные движения.

Уж как Исаев дотерпел до самого заката, неведомо. В принципе, он и не заметил, как село солнце, как погасла колоссальная топка, по угольям которой он брел часами.

Темнота неожиданно скоро принесла прохладу – пустыня остывает быстро – и путники испили теплой невкусной воды. А когда Марлен опустился на песок, то понял, что уже не встанет. И это было последней его здравой мыслью – тело сдавалось.

Исаев не чувствовал ночной прохлады: поганый нутряной жар вызывал дрожь. Шершавым языком Марлен облизывал почерневшие губы, Антон то и дело смачивал их водой, но мир для Исаева пропадал, замещаясь видениями.