Русские толкования

Разделение себя у Борхеса и Льва Толстого. Борхес и я: уже с заглавия и почти до конца этого одностраничного рассказа, вошедшего в сборник Создатель (Еь насеоон, 1960), Хорхе Луис Борхес отделяет свое я-для-других, то есть для нас, его читателей, от я-для-себя, говоря этико-эстетическими категориями Бахтина, прежде всего работы Автор и герой. Именитый Борхес с «его литературой» — «другой» самому себе, el otro(так будет поздн'eе назван рассказ о встрече двух Борхесов, старика и юноши); в этом отчужденном su literaturaслышна концовка верленова Искусства поэзии Et tout le reste est litt'erature,как и в яростной Четвертой прозеМандельштама. Художественному разделению себя у Борхеса соответствует, кроме бахтинского философского, исповедальное разделение в дневнике Льва Толстого под 8,11 и 18.4.1909:

Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое.Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. — Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого — это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний, это —моедело.--

Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение] себя на Толстого и на Яудивительно радостно и плодотворно для добра действует.

Толстой забирает силу надо мной.Да врет он. Я, Я, только и есть Я,а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая.

Да, Толстой хочет быть правым, а Яхочу, напротив, чтобы меня осуждали, а Я бы перед собой знал, ч[то] Я прав.

Вспоминается еще Мандельштам: О, как противен мне какой-то соименник— | то был не я, то был другой.( Нет, никогда ничей я не был современник--). Но не подходит сюда хитроумное разделение себя, которое проделал своим Вид. невид. Яков Друскин.

К бахтинским «я для себя» и «я для другого»:это я сам, сам по себе, и я как другой, один из многих; я единственный и я как все; это моя самость и моя другость. Ср. различение «первичного автора» и «вторичного» в поздних записях — ЭСТ ₁, с. 353 сл. Вот невидяще-ненавидящий отзыв Натальи Бонецкой, Бахтин метафиз.: «Бахтин релятивизирует „я“, образ Божий в человеке, с помощью неологизмов — монстров „я-для-себя“ и „я-для-другого“» (с. 111, в скобках).

Борхес и якончается так: «Не знаю, который из двоих пишет эту страницу.» — «Я» Борхеса, посмотревшись в зеркало самопознания, дало «другому» и эту страницу.

Слово и пословица.К словукак «услышанному»: «Лишь потом, в других десятилетиях и полушариях, я понял: слово должно быть сказано и услышано (двумя или тремя), иначе оно не слово, а только звук.» — В. Яновский, Поля Елисейские, 7. И Топоров, Святость 1 (из прим. 46 на с. 207 сл.):

Вообще Слово— это то, что может и должно быть услышано, предназначено к у слышанию, т. е. то, что предполагает не только Я,субъект речи, автора Слова, но другого (Ты)и, как правило, завершенность коммуникации в слове, иначе говоря диалог, который имел место, — в отличие от сказать (говорить),не требующего непременного участия воспринимающего сказанное друг[ого]и, следовательно, диалога (ср. глас вопиющего в пустыне,повисающий в одиночестве невоспринятости) и — в случае сказать— апеллирующего к феноменальному (зрение — показ: с-казать,но ис-чезать).