Русские толкования

— Да, но «Я», которое есть субъект речи, автор Слова, подобает одному Богу, можно сказать вслед за цадиком Аароном из Карлина (по Буберу), а для меня самого говорящий — другой. Идею чужести слова обновляет слово по-словица,от формулы следования и цитирования по слове/ слову,обновляемой в по пословице.«Не всякое слово пословица» (ПРН, с. 972), но это поздн'eе, когда чужесть в слове ослабла, а первоначально всякое, ср. древнерусское и диалектное пословица«слово (языка)»; первоначально слово есть чужое-общее высказывание (общий: польское obcy«чужой», но ср. своеобщий),по котором/которому я делаю и говорю. Пословица— слово мирового человека, кому я пословен,послушен. Близко слову-пословицеобозначение священного писания индуистов 's ruti-с тем же индоевропейским корнем «слышать, слушать», впрочем см. В. Семенцов, Интерпрет. брахман., 1.8. Сюда же санскр. mantra-,о котором см. Инд. мантруЯна Гонды, и церковное паремия«чтение из Священного писания» при пареми`яфольклористики ('i). О пословицеср. А. Григорян, Посл, посл., прим. И на с. 226.

Гомеровы призывы к Музеи поэт как «толковник богов» у Платона,  'i ` `i ` 'a' " ` `i (Ион, 534е), и Горация, sacer interpresque deorum \ — Orpheus( Искусство поэзии, 391 сл.), свидетельствуют об исконной чужести слова, понимание которой вернул нам Бахтин. А Вергилий, начавший Энеиду от себя, стал образцом для европейской поэтической отсебятины — все эти «пою» (их упоминает С. Аверинцев, Поэтика ранневиз., гл. Слово и книга) или «певец» как самоназвание того, кто пишет стихи. К порицаемому в Искусстве поэзиизачину «киклического писаки» «fortunam Priami cantabo et nobile bellum» (136 сл.) см. 4. Бринк, Гор. поэз. 2, с. 214; сходство с Arma virumque сапо--Энеиды здесь не отмечено. К чужести слова ср. «Дух Господень говорит во мне, и слово Его на языке у меня.» из Второй книги царств (23.2) или «Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас.» из Матфея (10.20). О говорении того, что «хочет Бог, чтобы я говорил», есть запись Слияние своей жизни-- в УединенномРозанова. Но вот как криво истолкован праведный зачин Илиады у Григория Паламы: «Гомер тоже призывает богиню воспеть через него человекоубийственный гнев Ахилла, давая этому демону пользоваться собой как орудием и возводя к той же богине источник своей мудрости и красноречия.» [9]— Триады в защиту священно-безмолвствующих, 1.1.15; это победное, торжествующее выставление языческого божества бесом называется interpretatio christiana.

Мифологема божественного слова. Сократ у Платона (Ион, 534cde) о поэтах:

--ради того бог и отнимает у них рассудок и делает их своими слугами, божественными вещателями и пророками, чтобы мы, слушая их, знали, что не они, лишенные рассудка, говорят столь драгоценные слова, а говорит сам бог ('o `o `'o ` 'o `) и через них подает нам свой голос, — мы не должны сомневаться, что не человеческие эти прекрасные творения и не людям они принадлежат, они божественны и принадлежат богам, поэты же — не что иное как толкователи воли богов, одержимые каждый тем богом, который им владеет.-- [10]

Сюда же «язык богов», но и Бог-Слово в прологе Евангелия Иоанна (к нему см. хотя бы К. Эванс, Слово и слава), ` `a 'o 'o `i 'o 'o `o `o 'o, `i `o 'o 'o. «Изначально — до сотворения мира — был Тот, кто зовется Словом. Он был с Богом, и Он был Бог.» [11]Это мифологическое отчуждение слова и языка свидетельствует об исконной чужести слова, об изначальной другости говорящего.

«Христианское толкование»переосмыслило в свою пользу и Вергилия, вот об этом Николай Бахтин на собрании Зеленой лампыв 1927, тема «Есть ли цель у поэзии?»: