Русские толкования

Не я и не все, а чужой. «Если нет Бога, то я бог», говорит Кириллов (3.6.2), а его сосед Шатов убежден, что «синтетическая личность всего народа», или (русский) мировой человек, и есть Бог (2.1.7). К ответу «Никто» на свой вопрос «Кто Бог?» Кириллов применил правило «Если никто другой, то я сам» и покончил с собой, а Шатов применил к тому же ответу правило «Если никто в отдельности, то все как один», и его убили ради будущего общечеловека. А наш анекдот говорит, что если никто из своих, то чужой; это третий вид более общего правила «Если (и только если) никто, то иной». Бог не (как) свой брат-- (ПРН, с. 36 и 39), «--нельзя о боге сказать „свой“--» — О. Трубачев, Этноген. культ, слав. (с. 176), бог иной, но не я сам, ни даже мировой человек, все как один. Бог тот иной, кто дарует иному — мировому человеку или мне самому — другость. Ср. «Ведь Бог та сила, которая из половинного человека делает цельного.» в Коперн. пер. грамм, (с. 389) Розенштока-Хюсси. На тему «кто» см. Ян Гон да, Местоим. ка, и В. Топоров, Indo-Iran, 2, и Индоевр. загов. (3.1), с. 25–53; против Шатова — заметка Розанова О «народо»-божии; мифотворчески о Кириллове и Шатове Вяч. Иванов, Достоевский и роман-трагедия, экскурс (ИСС 4, с. 443 сл.). Целое из К частей можно по-индийски или по-шатовски посчитать за К + 1-ое, но девятым людям знание того, что их десятеро, не помогло сосчитаться самим, без одиннадцатого. Способ включить каждого в число, подсчитав ямки от своих носов на песке или коровьей лепешке в варианте Тм J2031.1, где будто пародируется дописьменный ближневосточный счет оттиснутыми на глине особыми фишками согласно Денизе Шмандт-Бессера (Прежде письма), этот способ удостовериться, что «и я такой же человек», у глупцов тоже от иного-чужого.

Включение себя. В противоположность «еще совсем мальчишке», думавшему «Я-то один, а они-то все» (Записки из подполья), старый механик Андрея Платонова знает: «А без меня народ неполный!» Допустим, и я, артельщик из анекдота, понял наконец, что я сам — десятый; что произошло? Я самоотчужденно, глазами встречного Лутони или отпустившего нас хозяина —

--я и другие движемся в разных планах (плоскостях) видения и оценки (действительной, конкретной, а не отвлеченной оценки), и чтобы перевести нас в одну и единую плоскость, я должен стать ценностно вне своей жизни и воспринять себя как другого среди других--. Но это предполагает авторитетную ценностную позицию вне меня.

(Бахтин в Авторе и герое, с. 54), — самоотчужденно «положил себя в счет», для меня наконец сложилось круглое 10 и сменило тип, стало неполным круглое 9. Память о таком включении иного хранят слово сам-десят, вообще сам-«последний», правило поведения «Я — последний» и даже схема натурального ряда. Но пока включения себя не произошло, пока сосуществуют круглое для артельщика 9 и круглое для постороннего 10, мены типа нет. Так же нет ее в начале сказки про Заморышка, где сосуществуют 40 и 41, с той разницей, что число дворов, яиц и мальчиков без иного — устойчиво круглое, а число артельщиков без иного — неустойчиво круглое. 9 у девятых людей есть дурацкое 10, как 13 есть «чертова дюжина», сюда же неполный «глупый человек» (СРНГ 21, с. 117) и не все дома у кого; 9 предполагает 10, первенствующая точка зрения у человека не нашего десятка, 11-ого. «Никто не может, так Бог поможет», «Друг по/обо друге, а Бог по/обо всех» — печется, «Перед Богом все равны» (ПРН, с. 35 сл. и 39). Чем я должен быть для девятерых, тем одиннадцатый является для меня, это и есть «завершение» по Бахтину: «Но я-для-себя — другой для Бога.-- Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня.» (Автор и герой, с. 52), ср. в дневниковой записи Льва Толстого под 27.3.1910 «Ты о людях, а Б[ог] о тебе.» — Анекдот-притча про девятых людей говорит слушателю «Десятый это ты», он как зеркало или как лубочная картинка с подписью «Два дурака дерутся, а третий смотрит», но без третьего на картинке (ПРН, с. 267, 437 и 574)[15].