Русские толкования

Раньше умен и мудр был мир (ср. имя *Мodro-mirъ) и умом мира был умен и мужик-мирянин, даже если он Иван-дурак. Но в обстоятельствах распадающегося мира мужик усомнился в уме и мудрости мира и решил, что он сам умен или должен стать таковым-- Поэтому меняется и вся ситуация: вместо «коллективного» мирского разума — Сто голов — сто умов и приговор миру: Мужик умен, да мир дурак.

Но это ведь тоже пословица, слово самого мира, но двуголосое по Бахтину слово, сказанное «тоном насмешки» над тем, «кто бы так мог сказать» (Лев Толстой и Проблема текста)[27], то есть над отдельным мирянином. Двуголосых пословиц очень много, они ждут своего толкователя, который не примет пословичную насмешку всерьез — за нелепость или за голую правду. Каждый мужик умен своим умом, мирянин умник и хитрец, а мир и есть Иван-дурак, но и мудрец, в двойственном фольклорном дураке сходятся глупость и мудрость, обе отличные от ума как хитрости.

Богатырь и дурак. Эпический, былинный образ мирового человека это богатырь с его страшной силой, которая в анекдотах оборачивается смешной глупостью; «Сила есть — ума не надо», «Сила — ума/уму могила», так что мир «силен как вода, а глуп как дитя» (ПРН, с. 431, 834 и 406). Мировой человек в фольклорном изображении снижался от богатыря к дураку, ср. «народноэтимологическое» сближение заимствованного богатырь с богат-, бог и определение дурака Божий человек, от былинного героя к анекдотическому через героя волшебной сказки, например Незнайку и Фому Беренникова (сюжеты АТ 532 и 1640), то есть через богатыря под видом дурака и дурака под видом богатыря. Это самоизображение познающего себя мирового человека, ведь фольклор — его словесность. Сюда же песня Агафонушкаиз Сб. Кирши Дан. (л. 57 об. — 58 об.), пародия-небылица с анекдотическими богатырями и былинной концовкой А и то старина, то и дёянье. В фольклорном дураке мировой человек смеется над собой, потешные французские стихи XVI века про некоего Оп, олицетворяющие местоимение (см. Изольда Бурр, Похвала «Ом»), всё еще фольклорны, но уже угрюмо снижает мирового человека своим «das Man» философ Хайдеггер.

Двойственность дурака. Отрицательно о мире-дураке см. С. Максимов, Крыл, слова₁ с. 360—63 (Мир — дурак, в переизданиях этой статьи нет); На Горах Мельникова-Печерского, 2.13 и.15; сюда же рассказ Даля Русский мужик с концовкой: «Это всё была изнанка, а вот погодите, покажу и лицевую сторону.» А еще О. Давыдов, Кощуна о Народе в Независимой газете от 9.4.1991, и «--блаженны уродливые и бездарные, ибо они наследуют Единство.» — Александр Мелихов, Во имя четыреста первого, или Исповедь еврея — горькая насмешка иного, кого отчуждают от себя другие с их единством — инакостью. Но это «изнанка», мир-дурак-иной двойствен, глупость по Бахтину «глубоко амбивалентна», см. Творч. Рабле, с. 283/286 сл. и 464/470 сл. Хула без хвалы или хвала без хулы — полуправда о двойственном ином, слова хула и хвала как раз близкие родственники (ЭССЯ 8, с. 114 сл. и 118 сл.). Ср. замечание Бахтина (Риторика, в меру своей лживости-- — БСС 5, с. 65) в скобках: «слияние хвалы и брани нейтрализует ложь».

«Я сам народ». Мировой человек и светский человек, крестьянский мир и дворянский свет. Светский человек есть душа общества. Он говорил пошлости, говорил о пустяках, только не надо брать «пошлое» — ходячее слово, общее место — и «пустое» в голо отрицательном смысле. Лев Толстой в молодости хотел быть светским человеком, а потом мировым; «я сам народ», сказал его любимый герой Лёвин (Анна Каренина, 8.15: «— Народ услыхал о страданиях своих братий и заговорил. — Может быть, — уклончиво сказал Левин, — но я не вижу этого; я сам народ, и я не чувствую этого.»). У другого Толстого говорит «Я ведь тоже народ» Поток-богатырь. А Достоевский не поверил Лёвину-Толстому, что он «сам народ» (см. Дневник писателя за 1877, июль — август, 2 сл.), это Пушкин «сам вдруг оказался народом» (там же, декабрь, 2.2), это Пушкин — «наше всё» (Аполлон Григорьев), русский «всечеловек». Двойственному мировому человеку соответствуют у Достоевского благой всечеловек и дурной общечеловек: