Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

А в Берлине все еще продолжались боевые действия. Русские захватили Мемориальную церковь кайзера Вильгельма. Дивизия «Мюнхеберг», в которой осталось совсем немного боеспособных солдат, перенесла свой командный пункт из отеля «Эден» в аквариум Зоопарка. Из отеля их выбили русские снаряды и отвращение к группе старших офицеров полиции, «которые прощались с жизнью в обществе женщин – балерин и старлеток из кино, – пока их отвратительное поведение не пресекли приказом сверху». Тем временем Чуйкова информировали по телефону о продолжающемся захвате города.

Наконец на Шуленбургринг появилась машина с немецкими эмиссарами. «Двери распахнулись, – вспоминает Чуйков, – и в комнату вошел немецкий генерал с Рыцарским крестом на шее и свастикой на рукаве. Я присмотрелся к нему. Среднего роста, коренастый, с обритой головой и лицом в шрамах. Вскинув в фашистском приветствии правую руку, левой он протянул мне свои документы – солдатскую книжку».

Вошли и Дуффинг с переводчиком. Кребс предварительно попросил русского офицера у передних дверей организовать конфиденциальные переговоры с главным русским представителем. Чуйков отказался, так что, когда Кребс вошел, его встретило с десяток русских офицеров, сидящих за круглым столом. На нем стояли два полевых телефона в новеньких кожаных чехлах. Один связывал Чуйкова с разведкой армии, а другой с командующим фронтом, маршалом Жуковым.

Кребс не знал, с кем у него встреча. До того как Чуйков смог что-то у него спросить, он упорно настаивал: «Мне нужно сообщить вам нечто весьма конфиденциальное. Я хочу сделать это наедине». Кребс говорил по-немецки, но во время дальнейшей беседы часто срывался на русский, на котором бегло говорил. До войны Кребс занимал пост заместителя военного атташе в Москве и 1 мая 1940 года находился на трибуне, наблюдая за парадом Красной армии. Его просьбу о личной беседе перевел зондерфюрер Нейландис, которого представили как майора, хотя офицерского звания он не имел[89]. Чуйков велел своему переводчику передать Кребсу, что все присутствующие являются членами военного совета и что он может совершенно спокойно говорить при них.

Следующие полчаса ушли на соблюдение формальностей. Кребс представил свои полномочия на ведение переговоров и снова просил Чуйкова о личном разговоре. Дуффинг пишет: «Все его усилия отскакивали, словно мячик». Постепенно Кребс понял, что так ничего и не добьется. Он выпрямился на стуле и громко произнес: «Я должен поставить вас в известность, что 30 апреля Адольф Гитлер покончил с собой».

Кребс явно надеялся, что эта новость произведет ошеломляющий эффект. Однако Чуйков все испортил, когда совершенно спокойно заявил, что им об этом уже известно.

Разумеется, русский генерал просто блефовал. Немцы это тоже поняли, но от этого им было мало пользы – своей сухой репликой Чуйков вынудил немецкого начальника штаба, который мнил себя вестником судьбы, спуститься с небес на землю.

Тогда Кребс сообщил о круге своих полномочий – он прибыл для ведения переговоров о капитуляции, но не безоговорочной или даже немедленной. Он имел в виду прекращение огня, чтобы дать возможность новому правительству собраться в Берлине; только когда это произойдет, можно начинать настоящие переговоры с русскими о капитуляции.

Таков был план Кребса, однако русские имели на это совершенно другую точку зрения. Начать с того, что они не желали видеть новое фашистское правительство, сформированное в соответствии с завещанием Гитлера. Более того, Кребс просил о прекращении огня не во всей Германии, и даже не в уцелевшей ее части, а только в Берлине. Русские, со своей стороны, не были предрасположены заключать соглашения за спиной своих западных союзников, даже несмотря на то, что сами подозревали последних в ведении односторонних переговоров.

Таким образом, переговоры оказались с самого начала обречены на провал. Тем не менее они длились с 05:00 утра до полудня. Поначалу Кребс не осознавал, что у него нет ничего такого, что можно было предложить русским, дабы они хоть в чем-то пошли ему навстречу. Он предъявил письмо Геббельса и Бормана Сталину, содержащее список нового правительства. Оно начиналось почти теми же словами, с какими Кребс обратился к Чуйкову: «Герр маршал, Вы первый представитель не германской нации, которого мы информируем, что…»

Чуйков решил, что ему следует немедленно ввести в курс дела маршала Жукова, находившегося тогда в Штраусберге. И хотя он знал, что Кребс и, разумеется, немецкий переводчик говорят по-русски, он не стал просить их покинуть помещение. Очевидно, Чуйков хотел, чтобы они приняли к сведению, что и он тоже связан решениями своего командования.