Русские войны XX века

Немцам, сидевшим за столом переговоров в Брест-Литовске, была удивительна убежденность русских в том, что аннексий можно избежать. Гофман вынес впечатление, что в их рядах царит счастливая убежденность в возможности восстановления предвоенных границ, в том, что немецкие войска, восприняв идеи абстрактной справедливости, добровольно отступят к границам 1914 г.

Стоило немцам зачитать свои условия, как «Иоффе (глава советской делегации. – А.У.) замер, пораженный открывшимся, затем он взорвался от возмущения. Каменев был в ярости, а Покровский, весь в слезах, спрашивал: «Как вы можете говорить о мире, отторгая от России 18 губерний?» От большевиков, пишет историк Ф. Фишер, требовали «признать в качестве выражения народной воли искусственные жесты, произведенные в Польше, Литве, Курляндии и части Эстонии и Ливонии. К примеру, ливонские и эстонские рыцари 30 декабря 1917-го и 27 января 1918 г. объявили под давлением германской армии о своем отделении от России. Когда русские спрашивали подтверждения этих «деклараций о сецессии», Кульман ссылался на представления особых комитетов, отвергая любую возможность всеобщего и свободного референдума».

Одним из острых вопросов была Украина. Хотя первый «Универсал» признанной еще Временным правительством украинской Рады решительно провозгласил единство Украины и Великороссии, автономия Рады предоставила немцам новые возможности. Берлин пригласил представителей Рады в Брест-Литовск.

Русско-немецкие переговоры зашли в тупик. 30 декабря 1917 г., по возвращении Иоффе из Бреста, Троцкий обратился к прежним союзникам России по Антанте, снова приглашая их к диалогу. Он объявил, что «сепаратное перемирие не означает сепаратного мира, но оно означает угрозу сепаратного мира». Троцкий угрожал: самоопределения ждет не только Эльзас и Галиция, но и Ирландия, Египет, Индия.

Те англичане, которые были способны реально оценить обстановку, считали серьезным просчетом прямолинейную дискредитацию большевистского правительства, которое все-таки выступало от лица одной из крупнейших стран мира. «Постоянные глупые атаки на большевиков в британской прессе – что Ленин является германским агентом и т. п. – сбили с толку население в Англии и привели в бешенство большевиков. Получилось все по-детски. Французы ведут себя еще хуже, но янки играют более тонко…»

* * *

Первыми на продолжение переговоров в середине января 1918 г. в Брест явились самозваные представители Украины, которые хотели заключить с Германией свой собственный мир. Их прибытие Кульман и его заместитель Гофман стремились использовать в случае несговорчивости петроградской делегации. Украинская делегация всячески давала понять, что с ней договориться будет проще. Немцы, не намеренные воссоздавать независимую Польшу, с легкостью обещали украинской Раде присоединение к Украине Холмщины

Вовсе не так рады были прибытию украинской делегации австрийские представители. Свидетельствует Гофман: «Молодые представители киевской Центральной рады были глубоко несимпатичны графу Чернину (главе австро-венгерской делегации. – А.У.)». Австро-Венгрия боялась «инфекции» сепаратизма и раскола в собственных рядах: если бы она согласилась на присоединение Холмщины к Украине, то рискнула бы навлечь смертельную ненависть со стороны австрийских поляков, а если бы согласилась на определенную степень автономии украинских земель в составе Австро-Венгрии, то тем самым поставила бы вопрос о праве прочих народов на самоопределение в своем многонациональном государстве.

8 января 1918 г. русская делегация во главе с Троцким возвратилась в Брест-Литовск. Она более жестко, чем прежде, отказалась принять германские условия. Позже Троцкий вспоминал, что пребывание в Бресте было для него равнозначно «визиту в камеру пыток». Накануне пересечения границы он говорил провожающим, что «не для того мы свергали свою буржуазию, чтобы склонить голову перед иностранными империалистами и их правительствами». Но он знал, что у правительства большевиков нет средств отразить германское наступление. Первым требованием прибывшего в Брест Троцкого было перенесение переговоров в Стокгольм – в столице нейтральной Швеции наличие у России западных союзников ощущалось бы больше.

Гофман вспоминает, как «по приказу Троцкого его зять Каменев произнес речь, от которой у всех сидевших за столом офицеров кровь ударила в голову… Русские могли бы выступать с такой речью лишь в том случае, если бы германская армия была разбита, а русские войска победоносно вступили на германскую территорию». Русская делегация потребовала подтверждения «деклараций об отделении». Кюльман отверг всякую идею о проведении на отторгаемых территориях референдумов.

Обе стороны – германская и русская – пытались использовать в собственных целях принцип права наций на самоопределение. Германская сторона старалась, используя этот принцип, отторгнуть от России Прибалтику и Украину. Русская сторона была уверена, что, следуя этому принципу (не по видимости, а в реальности), Германия не получит шансов даже в Прибалтике.