Русские вопреки Путину

Интересно, что со «строго правовой точки зрения» оно все так и есть. Именно в силу этого обстоятельства, а вовсе не ельцинского доброхотства, пришлось выпустить всех пленных деятелей ВС. Их просто невозможно было судить по закону – по крайней мере, по тем законам, которые были тогда. Убить же их «как простых смердов» было тоже нельзя, и это все понимали. Во-первых, смерть – это было как раз то, чего не хватало тому же Руцкому до «становления себя заметной фигурой»: у оппозиции появился бы «портрет на знамени», чего тогда все-таки побаивались. Во-вторых, убийство начальников такого уровня (а Руцкой и Хас все-таки оставались начальниками «по касте») могло вызвать совсем уж непредсказуемые последствия: это значило бы нарушить негласный консенсус российских элит, согласно которому в России есть небольшое количество самых главных людей, которых убивать нельзя никогда и ни за что. Нарушение этого консенсуса могло бы иметь непредсказуемые последствия. Поэтому я уверен – случись Руцкому и Хасбулатову и в самом деле погибнуть в Белом Доме, их смерть непременно списали бы на самоубийство или на какую-нибудь «перестрелку среди своих».

Разумеется, «на будущее» были приняты юридические меры на сей счет. Ельцинская «конституция», главный трофей Победы-1993, предусматривает «суперпрезидентскую власть». То есть власть, ограниченную только силой (или бессилием) самой этой власти, «власти-сколько-могу-сама-съесть».

Понятное дело, сама идея «законности» оказалась отныне навсегда дискредитирована – вместе с идеей «законодательного органа». Всем стало один раз и навсегда понятно, что случись парламенту (любому парламенту, заседающему при этих) сделать хоть что-нибудь, что не понравится исполнительной власти, – исполнительная власть его расстреляет. Или, по крайней мере, она всегда может это сделать. Это понимают все – начиная от «господ депутатов» и кончая последним бомжом. Всем – один раз и навсегда – объяснили, что власть бывает только одна: власть винтовки, пушки, танка и гранатомета – и по-другому не будет.

Поэтому никаких законов, заслуживающих хоть толики уважения, в России отныне быть просто не может. «Закон рфе», как его понимает народ – это всегда что-то невыносимо гадкое, проституированное, какая-то сучья бумажка, выписанная ворьем для своих воровских дел, чертовым молочком да бобровой струей, подмахнутая задним числом через заднее место, «чертова грамотка», а не Закон, по которому можно жить.

Это, разумеется, не отменяет того факта, что в реальности (с позднесоветских еще времен) важнее и приоритетнее любого «закона» – «подзаконные акты» («акты» – то есть какие-то торопливые и нечистоплотные совокупления под защитой грязной парусины какой-нибудь «конституции»), важнее их – «инструкции» (не иначе как самим чертом писанные), а превыше их всех – настроение правоприменителя, то есть любого мента, любого чиновника-обиралы, какой-нибудь «санинспекции» и «пожарной части», любой ленивой тетки «с правом подписи», вообще любого чмыря и гнебещука, оказавшегося по ту сторону прилавка-баррикады, разделяющего социальных победителей и социальных побежденных. Но в советское время еще была надежда на «законность», хотя бы как на идею, пусть несколько испорченную «правоприменением». Теперь же и самые основания права воняют парашей.

Некоторые усматривают в таком положении дел известные преимущества. В самом деле, получившаяся система оказалась стабильной и даже позволяет проводить в жизнь «всякие разные мероприятия» – в том числе и полезные. Путинская власть, собственно, и основана на идее «полезного использования» ельцинских механизмов. Увы, в том-то и состоит ее изначальная ущербность: такое нельзя «полезно использовать» даже с самыми лучшими намерениями.

Настоящий, непиарный национальный успех базируется на народном ощущении причастности к совершающимся в стране делам. Народ же сейчас более чем безучастен: он брезгует. Власть нашла свое последнее тайное прибежище в собственной отвратительности. Как говорил Набоков про гоголевского черта, «никакая сила на свете не заставит раздавить его голыми руками» – а руки народа голы.

4

За что же, собственно, выступали «люди девяноста третьего»?

Отсутствие внятных позитивных символов (я уже не говорю о «позитивной программе») с лихвой восполнялось ясно выраженным негативом.

Люди, шедшие к Белому Дому, шли туда с одним намерением – свергнуть власть Ельцина и его банды. Нет, даже не так, кто думал о Ельцине. Люди шли «чертей прогнать», как выразился пожилой мужик, везший меня к Белому Дому.

Вот это и есть суть. ПРОГНАТЬ ЧЕРТЕЙ.