Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

"Осмысляя дворянскую культуру петербургского периода, современники часто объясняли ее решительностью разрыва с традицией русской культуры, произошедшего в результате реформ начала 18 века. Можно высказать предположение, что причина здесь крылась в явлении прямо противоположном: в том, что целый ряд общественных структур - в первую очередь социально-политических - оказался необычайно устойчивым. В результате реформы резко обострили культурный полиглотизм (многоязычие), следствием чего явилась, с одной стороны, обостренная семиотичность культуры 18 века в России, а с другой - не много-, а разноголосый ее характер, который представлялся современникам в виде противоречивого целого, моделируемого на вершинах жизни с помощью четких и умопостигаемых моделей, но в реальной жизни являющего лик хаоса, торжества случайностей, образом которых является мир азартной карточной игры".

Итак, карты - иллюзия свободы в несвободном обществе. Но, конечно, исследователь такого масштаба, как Ю.М. Лотман, не мог не пойти дальше, за пределы социологической интерпретации. Напрашивается тема историко-культурная, связанная с опытом европейской истории. Модельная ситуация здесь - крах рационалистического Просвещения в опыте Французской революции. На место Робеспьера приходят герои Бальзака. Но, конечно, тема карт, случайности, шансов - тема метафизическая, а не только культурно-историческая. Поэтому у Лотмана звучит и такой тезис:

"Отождествление игры с убийством, гибелью, а противника - с инфернальными силами связано с интерпретацией случайного как хаотического, деструктивного, сферы энтропии - зла. Однако возможна модель мира, в которой случайность будет иметь не негативный, а амбивалентный характер: являясь источником зла, она также путь к его преодолению".

Случайность открывает возможность Чуда. И речь тут идет уже не о вульгарном обогащении. Человек Играющий (не в смысле Хейзинги, конечно) становится, так сказать, сотворцом мира. Но это и есть тема "Игрока" Достоевского. Тема карточной игры берется в ней и как характеристика русской ментальности, в довольно узком смысле национальной психологии, и еще шире - как мироотношение русского человека, его метафизическая характеристика.

В романе "Игрок" есть замечательный фрагмент, представляющий собой своего рода декларацию, русский культурный манифест (скорее, однако, антикультурный). Это рассуждение Алексея Ивановича о русских и немцах, о том, что русскому человеку противны способы существования и образ жизни немецкого бюргера, с его аккуратностью, самообладанием, терпеливостью в достижении цели и мелочностью самой цели - составить капитал, чтоб передавался из поколения в поколение. Можно сказать, что слово "немец" употреблено здесь Достоевском скорее в том смысле, какой придавался этому слову еще в давние русские времена: немцем назывался любой иностранец европейского происхождения: немец - значит немой, не говорящий по-нашему. Это рассуждение Алексея Ивановича чрезвычайно выразительно, но цитировать его полностью невозможно, оно слишком длинно; возьмем только заключительные слова:

"...в катехизис добродетелей и достоинств цивилизованного западного человека вошла исторически и чуть ли не в виде главного пункта способность приобретения капиталов. А русский не только не способен приобретать капиталы, но даже и расточает их как-то зря и безобразно. Тем не менее, нам, русским, деньги тоже нужны, а следственно, мы очень рады и очень падки на такие способы, как, например, рулетка, где можно разбогатеть вдруг, в два часа, не трудясь. Это нас очень прельщает; а так как мы и играем зря, без труда, то и проигрываемся!"

Один из персонажей "Игрока", которого можно считать положительным, англичанин мистер Астлей говорит нечто похожее:

"На мой взгляд, все русские таковы или склонны быть таковыми. Если не рулетка, так другое, подобное ей. Исключения слишком редки. Не первый вы не понимаете, что такое труд (я не о народе вашем говорю). Рулетка - это игра по преимуществу русская".