Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

То есть Вильям-Вильмонт, не меньший, чем Томас Манн, знаток Гете, говорит наперекор самому Гете, оспаривает его самооценки, сбои и ошибки молодого Гете выдает за истинные его достижения.

Много говорится также о народности Гете, о языке "Фауста" и в таком же роде, причем народность выдается за демократическую идеологию. Например:

Гете стремился "посильно приблизить осуществление такого социального уклада на нашей планете, при котором свободное проявление высших духовных задатков, заложенных в душу человеческую, стало бы неотъемлемым свойством раскрепощенных народов".

Но вот кем уж Гете точно не был, так это демократом в политическом смысле - скорее, наоборот. У Томаса Манна это представлено так:

"Ах, народ, народ! Всё та же языческая первобытность, плодоносные глуби подсознательного, источник омоложения. Быть с народом, среди народа: на охоте, на сельском празднике или, как тогда, в Бингене, за длинным столом под навесом, в чаду шипящего сала, свежего хлеба, колбас, коптящихся в раскаленной золе! В сознательном человек долго пребывать не может. Время от времени он должен спускаться в подсознательное, ибо там - его корни. Максима".

В комментарии к стихотворению "Завет" (цитирую) "строки "Воздай хваленье, земнородный, Тому, кто звездам кругоходный Торжественнно наметил путь" - относятся не к богу-творцу, а к Копернику, проникшему в важнейший закон мироздания".

То, что Вильям-Вильмонт написал в предисловии и в комментариях к сочинениям Гете, - заведомо пародийный текст. Почему же человек, вне всякого сомнения, высококультурный и как раз в немецкой классике специально эрудированный, выдавал такие суждения? Я не хочу всё списывать и сваливать на советскую власть и идеологическую цензуру: в те времена, к которым относятся цитировавшиеся тексты, можно было писать и пристойнее. Мне кажется, я угадал ответ на это.

Всё это - своеобразная издевка, отнюдь не инерция привыкшего к идеологическим штампам подсоветского историка литературы. Уж очень соотносятся соответствующие тексты с "Лоттой в Веймаре": это специально сделано, в уверенности, что никто сверять не будет и этой пародийности не заметит. И я в этом убедился, как раз посмотрев "Леопард" Висконти, где так заметно пародируется Голливуд с его представлением о красивой жизни. А у Вильмонта того пуще: зачем дворцы, когда есть хижины и заводы? Зачем вам Гете, когда есть рабочие и крестьяне? Ну, вот их и получайте.

Сходный пример: Сергей Ермолинский, друг Булгакова, написал сценарий о Ленине, где тот исцеляет бесноватого, то есть, представлен, скажем так, евангельским персонажем. Это дуракаваляние, издевка, язык и рожки за спиной начальства, учителя. То, что называется кукиш в кармане. Но это также весьма тонкая игра интеллектуалов - незамеченный и неоцененный до настоящего времени подсоветский постмодернизм, центоны, в котором материалом служат штампы советской идеологии. В книге Белинкова об Олеше приведен разговор Шкловского, высмеивавшего кампанию позднесталинских лет по установлению русских приоритетов во всех сферах науки и техники; по формуле Шкловского: Россия - родина слонов. Я заявил, что с этим не согласен, говорил Шкловский, - я предложил другую формулу: Россия - родина мамонтов.

Если к культуре применить из теории информации понятие избыточности, тогда окажется, что избыточность культуры, как любая избыточность, - не нужна, бесполезна, не работает, "не фурычит". И в это тоже можно поиграть.

Бенедикт ХVI и Розанов

Смерть Иоанна-Павла Второго и избрание нового Папы оживили давно идущие разговоры о необходимости сдвигов в католической церкви. Подчеркивается, что Бенедикт ХVI, как и его предшественник, не отличается излишним либерализмом. Популярность покойного, при всем том, что позиции, им занимавшиеся и защищавшиеся, были подчеркнуто консервативными, объясняется проще всего одним немаловажным обстоятельством: Папа сумел оценить громадную роль телевидения в современном мире и догадался стать публичной фигурой. Выяснилось, что зрелища важнее едва ли не хлеба и даже секса (о последнем необходимо вспомнить как раз потому, что покойный Папа всячески противился таким новациям, как аборты и презервативы). Тут действует один железный закон, давно известный кинематографистам: симпатиями зрителей пользуется тот персонаж, у которого больше экранного времени. Техника породила эстетику и даже идеологию: так родилась одна из важнейших фигур классического Голливуда - трагический гангстер. Если фильм про бандита (что всегда интересно) и если в силу указанного закона он неизбежно будет нравиться, то нужно для приличия наделить его какой-нибудь не стандартно-бандитской психологией - мотивировать выдвижение его в герои. Для Голливуда это хорошо, но для Америки, если подумать, не очень: поневоле весь мир начал воспринимать американцев если не как бандитов, то как незамысловатых ковбоев, так сказать, всадников без головы.