при ближайшем рассмотрении оказывается, что, по мнению Даниила, источник всех этих несчастий один: отсутствие княжеской грозы, направленной против тех, кто сегодня обижает Даниила («Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа, Яко плотомъ твердым»[661];«Зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа»[662]); это главная милость, которую может оказать князь нашему нищему, ее тот, видимо, по своей вине лишился и теперь во что бы то ни стало хочет получить вновь («помилуй мя, сыне великого царя Владимира, да не восплачуся рыдая, аки Адам рая; пусти тучю на землю художества моего»[663]).
Остро переживая состояние несчастья, Даниил формулирует собственные представления о счастье. В основу рассуждений на эту тему он, видимо, кладет общепринятые сценарии счастливой жизни. Их оказывается не так уж много, поначалу всего два: 1) служба у князя; 2) счастливая женитьба у богата тестя чти деля: а ту пеи и яжь[664]. Чуть позже (в первой половине XIII в., в так называемом Молении) к ним добавляются еще два: 3) уход в монастырь и, наконец, 4) служба у боярина. Однако все они за исключением первого для Даниила суть
По мнению Даниила, счастливая женитьба может легко превратиться в несчастье: стоит лишь заполучить в качестве приложения к богатому тестю
«…Ту лепше ми волъ буръ вести в дом свой, неже зла жена поняти. Волъ бо ни молвить, ни зла мыслить, А зла жена бьема бесеться, а кротима высится; Въ богатестве гордость приемлеть, а
Вывод: «Несть на земли лютей женской злобы»[668]- Ясное дело, что наделенная такими качествами злая жена гостиница неуповаема[669], кощунница бесовская, мирский мятежь, ослепление уму, началница всякой злобе; въ церкви — бесовская мытница: поборница греху[670], лютая печаль, истощение дому[671] и, наконец, засада от спасениа[672] последнее, возможно, самое важное.
Несомненно, все это заставляет Даниила с опаской относиться даже к супруге, внешний вид которой его вполне устраивает:
«…Аще который муж смотрить на красоту жены своеа и на
Жена же злообразная (образ которой постепенно вытесняет жену) усугубляет все эти качества своей внешностью:
«…Видех жену злообразну, приничюще к зерцалу и мажущися румянцемъ, и рех ей: «Не зри в зерцало, видевше бо нелепоту лица своего, зане болшую печаль приимеши»[674]
В поздней редакции (собственно, в «Молении») этот образ обретает новые черты:
«…Паки видев жену злообразну, кривозорку, подобна черту, ртасту, челюстасту, приничюще в зерцало и рекоху еи:…Не позоруи в зерцало, но зри в коросту; жене во злообразне не достоит в зерцало приницати да не в болшую печаль впадет, ввозревше на нелепотьство лица своего»[675]