Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIVвв.). Курс лекций

«…Однажды Чингиз-хан спросил у Боорчи-нойона, бывшего главою эмиров, в чем заключается высшая радость и наслаждение для мужа. Боорчи сказал: “В том, чтобы мужчина взял своего сизого сокола, [до сих пор] остававшегося на привязи и потерявшего за зиму свое оперение и [теперь опять] оперившегося, сел на доброго мерина, которого он содержал в теле, и стал охотиться в [пору] весенней зелени на сизоголовых птиц и чтобы он носил добрые одежды”.

Чингиз-хан сказал Борагулу: “Ты тоже скажи!”. Борагул сказал: “Для мужчины [величайшее] наслаждение заключается в том, чтобы выпускать [ловчих] птиц, вроде кречета, на бурых журавлей, с тем чтобы они ударами когтей сбивали тех в воздухе и хватали».

Затем [Чингиз-хан] спросил у сыновей Кубилая. Они сказали: “Наслаждение человека в охоте и в пускании [ловчих] птиц».

Тогда Чингиз-хан соизволил сказать: “Вы не хорошо сказали! [Величайшее] наслаждение и удовольствие для мужа состоит в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага, вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет; заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами, [в том, чтобы] сесть на его хорошего хода с гладкими крупами меринов, [в том, чтобы] превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать!”[647].

В данном тексте поражает, однако, единство взглядов окружения Чингиса на то, что может считаться счастьем для мужчины (соколиная охота и хорошая одежда), как, впрочем, и отличие от них точки зрения самого Чингиса…

* * *

Короче говоря, так или иначе, человек, видимо, довольно часто формулирует свои представления о счастье и его противоположности, хотя, кажется, далеко не всегда может описать само переживание состояния того или другого. Остается ответить лишь на один вопрос: сохранились ли древнерусские источники, фиксирующие интересующие нас представления? Такой вопрос тем более правомерен, что оригинальные тексты, создававшиеся в Древней Руси, имели довольно специфический характер. Они чаще всего закрыты для индивидуальных переживаний. В них мало определений (основа познания для их авторов интуитивное постижение, тем более в столь деликатной и неопределенной сфере). К тому же, древнерусские авторы, кажется, никогда не увлекались саморефлексией…

Тем не менее, практически любой историк, знакомый с древнерусской литературой, почти сразу назовет произведение, в котором речь, несомненно, идет о счастье и несчастье. Это, конечно, Слово (и/или Моление) Даниила Заточника.

* * *

Даниил Заточник одна из самых загадочных фигур древнерусской культуры. Кто он? Почему называет себя Заточником? В чем смысл этого произведения? Ни на один из этих вопросов пока нет более или менее ясного ответа. Даже жанр его (или для историка вид этого письменного источника) трудно определить. Недаром Д. С. Лихачев отнес его к памятникам, стоявшим вне жанровых систем XI–XIII вв.[648].

Загадки подстерегают читателя Слова буквально на каждом шагу. Вряд ли можно сомневаться, что само прозвище Даниила первая из них. Возможно, ключ к ее разгадке кроется в том, что чаще всего Даниил пародирует притчи Соломоновы. А как известно, в Древней Руси Соломона называли Приточником. Отсюда один шаг до Заточника.