Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

Это сопоставление убеждает в том, что Ф.И. Леонтович был неправ. Штрафная сетка и в том и в другом случае имеет разный смысл, и между платежами за убийство — путь в несколько столетий. Пожалуй, полное сходство обнаруживается лишь в таксе за население, находящееся в рабской и полурабской зависимости, да еще за княжеских людей — членов той организации, которая известна как «служебная система».[379] В этих двух случаях примечательно даже совпадение той платы, которую надо вносить в виде «головщины». В других же звеньях соответствия нет. «…В Русской Правде величина имущественных взысканий за убийство зависела от того, был ли потерпевший свободным, или несвободным лицом, в Литовском Статуте выступает начало сословное; лица свободные не получали шляхетской годовщины, если не принадлежали к шляхетскому сословию».[380] Действительно, выросло новое сословие — шляхта, которое отлично от княжих мужей Русской Правды. И дело не только в денежных единицах, и даже не в том, что мы знаем о шляхте по другим источникам. Д. Кайзер сделал очень интересное предположение о том, что 80 гривен за княжеских мужей в Русской Правде складывались из двух частей: 40 гривен родственникам пострадавшего и 40 гривен в пользу княжеской власти.[381] Эта гипотеза находит полное подтверждение в литовско-русском законодательстве. Литовский статут предусматривал выплату «головщины» близким пострадавшего и точно такая же сумма («противня») платилась в господарский скарб.[382]

Итак, здесь мы имеем дело уже с так называемой «виной» — прямым смысловым продолжением древнерусской виры.[383] Это санкция, которая осуществлялась непосредственно княжеской властью. Подобно тому, как в Русской Правде сосуществовали композиция (в форме платы за «голову» и «обиду») и вира (плата в пользу княжеской власти), так и в литовско-русском законодательстве долгое время сосуществовали «головщина» и «вина» (денежный штраф, который являлся основным наказанием по Литовскому статуту 1529 г.).[384] Лишь постепенно санкции, в данном случае денежные, стали превалировать над композициями, но при этом все больше выполняли роль штрафов, которые взимались со своих подданных землевладельцами.

Необходимо отметить еще несколько весьма схожих мест в древнерусском и литовском законодательствах. Русская Правда, как известно, различала виру, которая платилась вследствие поимки убийцы на месте преступления, от поклепной виры. Таким же образом и Статут назначал различные наказания при поимке убийцы «на горячем учинку» и при одном обвинении — «соченьи и позве». Поклепной вире Правды соответствовала головщина, которая платилась убийцей, призванным к суду вследствие «воланья» (т. е. обвинения). Головщина по «позву» была меньше тех наказаний, которые следовали после поимки «при лице».[385] Литовское законодательство развивало и положения, связанные с предумышленным или непредумышленным убийством.[386] Но особенно интересны для нас положения, связанные с «дикой вирой». В Киевской Руси «дикая вира» означала привлечение князя к наказанию преступлений посредством финансовой санкции в ту пору, когда еще действовала композиция. Однако происходило это в основном в двух случаях: или убийца был неизвестен, или жертва.[387] Особенностью древнерусской «дикой виры» было то, что, если убийца «не вложится» в нее, то он платит сам за себя. В литовско-русском законодательстве исчезло различие между обязательной и договорной вирой.[388] Это, с нашей точки зрения, свидетельствует о том, что влияние государственного аппарата усилилось, две силы — община и государственный аппарат — поляризовались в гораздо большей степени, чем это было в киевский период. Однако ответственность общины, когда не был известен убийца, есть, без всякого сомнения, пережиток «дикой виры».[389]