Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.)

Вскоре спор получил продолжение. Наместник Станислав Глебович подал грамоту по делу церковных людей долчан с судиловцами, которые принадлежали великому князю, о подводной повинности. В этой «правой» по форме грамоте было указано, «што ж то з веков люди владычны». В пользу архиепископа свидетельствовал и боярин Сенько Епимах. Владыка же, сообщая, что эти люди «з веков владычны», отмечал, что они «крылошаном Святое Софеи только дань даивали, а владыце особныю дань дають». Прямо-таки «на воре шапка горит». Архиепископ сам признал факт зависимости спорных людей от клирошан. Но, сославшись на грамоту Олехны Судимонтовича и свидетельство Сеньки Епимаха, великий князь передал эти три села владыке. Судя по Полоцкой ревизии 1552 г., эти села и в середине XVI в. оставались в составе архиепископских владений. А.Л. Хорошкевич пишет, что «своей победой… архиепископ обязан временным поворотом в политике Александра по отношению к православной церкви, поворотом, обусловленным войной 1500–1503 гг.».[1134] Думаем, что тут надо видеть не только конкретный поворот во внешней политике великого князя, но и кардинальный поворот в делах внутренних, которые отныне окрашены в яркие землевладельческие тона.

Наконец, в источниках появляются и такие аспекты социальной борьбы, которые в наибольшей степени содержат в себе зерна борьбы классовой. Это борьба крестьян с теми крупными землевладельцами, в руки которых они попадали. Об одном из таких случаев рассказывает судная грамота великого князя Александра по делу о неповиновении вдове и сыновьям Андрея Селявы их людей — «сельчан». Люди обращаются к великому князю с жалобой на то, что вдова и сыновья боярина «держат нас за собою без данины отца твоего милости, а мы люди твоее милости господарские…».[1135] Такую же картину наблюдаем в Дубровенском пути Смоленской земли, где в конце XV в. интенсивно раздавались великокняжеские земли в руки частных владельцев. Об этом повествует, например, «вырок» великого князя Александра по делу Сеньки Тереховича, писаря Миколая Радивила. Спор этот возник с его подданными золотовлянами, Они пытались доказать господарю, что Сенька выпросил их у господаря «за мало». Их же в действительности было 70 «подымей».[1136] К великому князю обратились и жители села Горок в Полоцкой земле, которые обвинили вдову Глеба Остафьевича и ее детей в том, что они «тых люден без Данины и без листов, за себя забрали и грабежи великие им поделали». Великий князь присудил их пани Глебовой.[1137] Свиляне в конце XV в. отказались служить своим прежним господам — боярам Радковичам.[1138] «Люди наши» — «ужичане» в Смоленской земле жалуются, что их волость Ужицу забрали бояре.[1139] Количество этих примеров можно увеличить, однако размах такой борьбы — дело будущего, времени дальнейшего закрепощения крестьянства.

Такая эволюция социальной борьбы сопровождалась распадом прежней волостной структуры. Если раньше существовал традиционный древнерусский суд князя или наместника вместе с боярами и мещанами главного города, который производился над населением всей земли, всей волости, то теперь появляется несколько судов. Это магдебургский городской (т. е. замковый) суд наместника. В то же время в конце XV — начале XVI в. зарождается и начинает крепнуть вотчинный суд, что отразили уставные грамоты землям.[1140]

Разрушение единства волости наблюдается и в сфере военно-политической. Уходит в прошлое городовой полк, та военная сила земли, которая существовала здесь и в XV столетии. На смену идет шляхетское войско. «Полоцкие бояре по их отношению к военной службе делились на две категории: одни выезжали на войну сами, а другие выставляли определенное число конных, в зависимости от размеров их боярского землевладения».[1141] Красноречиво об этом свидетельствует «Попис войска…» 1528 г. Наибольшее количество воинов выставлял боярский род Корсаков и другие бояре — шляхта. Оборона земли теперь в гораздо меньшей степени лежала на горожанах, которые замкнулись в рамках магдебургского права. «Кремли-цитадели отделились от городов решительно, и за ними исключительно осталось название городов — «гродов».[1142]