Русские женщины (сборник)

– Почему ты не спишь со мной? – спрашивал я.

– Почему ты на мне не женишься? – спрашивала она.

– Я женюсь на тебе хоть завтра, – говорил я.

– Завтра у меня дела, – говорила она.

– Ну вот видишь, – говорил я.

– Ты понарошку всё это, у тебя ведь нет серьёзных намерений, – говорила она.

– Я совершенно серьёзно, – совершенно серьёзно говорил я.

– Я тебя люблю, – говорил я.

– Сколько у тебя девушек? – спрашивала она.

– Ни одной, – говорил я.

– Я думаю, пять-шесть наберётся, – смеялась она.

– Это неправда, – говорил я.

Это действительно была неправда. Девушек у меня тогда было всего три. Это не считая её. Одна из девушек знала о существовании двух других, остальные – нет, ну а Наталья догадывалась. Что же. Все мы были тогда в возрасте, когда всё кажется ужасно простым и понятным, – после юношеских-то терзаний, метаний и прочего дерьма. Нам было по двадцать лет. Так вот, насчёт пяти девушек.

– Это неправда, – говорил я.

– Только позови меня, и я брошу всё и всех и вся, – говорил я.

– Женись на мне, – говорила она.

– Ты и правда этого хочешь? – спрашивал я.

– Нет, – говорила она.

Оба мы знали, что, женившись на ней, я перестану быть тем, кто её привлекает. Сраным непризнанным писателем, упорно выдающим рассказ за рассказом, повесть за повестью, – причём никто эту хрень не печатает и никогда не будет. А чтобы прокормить себя ради подобного времяпровождения, я работал в газетах. А так как лет мне было, повторюсь, двадцать, всё это давалось мне достаточно легко. Наташа принадлежала к несколько иным – если, блядь, вообще не к другому – слоям общества. Папа её был крупной руки бизнесмен, катался по городу на «порше» сраном, изредка злил её мамашу, приходя с работы благоухающий коньяком и помадой, да строил городки элитного жилья один за другим. От дочки он был без ума, о чём не преминул сообщить мне в первый же раз, как только меня увидел. Как и то, что я ей явно не пара: за Наташенькой, сообщил мне он, ухаживает куча парней с настоящими целями в жизни.

– Ни хера себе, – сказал я и отвернулся рассмотреть зеркало в полный рост на первом этаже их особняка сраного.

Но тем не менее по дороге домой от этого особняка меня не убили и даже не избили. Из чего я сделал вывод, что папаше в чём-то даже понравился.

– С чего бы это? – спросил я Наталью, когда мы, вдоволь нацеловавшись, валялись у меня на продавленном диване в съёмной квартире.

– Он чувствует в тебе стержень, – сказала она, мягко перехватив мою руку.

– О да, у меня есть стержень, и ещё какой, – сказал я и притянул её руку к стержню.

– Ну прекрати, – хихикнула она. – Папа чувствует в людях стержень, правда же. Он чувствует, что пусть ты с виду бездельник и лузер, но у тебя есть цель . И ты протопчешь к ней путь, словно носорог, а если кто встанет поперёк, растопчешь, как гадюку.

– Ну ни хера себе, – поразился я этим метафорам животного мира и продолжил обжимать ноги Натальи.

– К сожалению, – вздохнула она, – ты и груб, как носорог.

– Ты спала с носорогом? – спросил я.

– Я и с тобой не спала, – парировала она.

– Слушай, может, ты девственница? – спросил я.

– В двадцать-то лет? – спросила она.

– Ой, ну извини, – сказал я.

– Так на кой хрен я тебе нужен? – спросил я.

– Да я люблю тебя, – сказала она, и мне захотелось поцеловать её.

Что я и сделал. После чего она вывернулась и уже стояла у зеркала – не такого роскошного, как у неё дома, да, – и поправляла прическу. Выглядела она на все сто. Как, впрочем, любая симпатичная девка при богатых родителях. Умела одеться, подать себя как надо. Она была красивой, чего уж там. И причёска её – чересчур видимый беспорядок, такой якобы беспорядок, над которым, как пишут в сраных дамских романах, корпят парикмахеры часами, – сводила меня с ума. Эти локоны… Наташа была блондинка.

Наверное, она и сейчас такая.

Другим моментом, который меня в ней привлекал, была её самостоятельность. Не наигранная, а всамделишная. В семнадцать лет она украла у него пару тысчонок, с восхищением поведал мне папаша, и открыла свой бизнес тайком от него. Потом рассчиталась и уже к двадцати владела тремя салонами красоты и двумя магазинами мягкой игрушки. Настоящий пацан в юбке. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Конечно, папа, ответил я. На что получил в ответ скептический взгляд. Он, конечно, чувствовал, что я опасный и упрямый маньяк, но брака, разумеется, не допускал. Даже мысли о нём. На хуя его дочери выходить за какого-то Модильяни – да, он смотрел кино! – сраного, если ещё не факт, что этот чувак будет хотя бы как Модильяни. Так он мне и сказал.

– Папаша, вы хотя бы одну картину этого, блядь, Модильяни видели? – спросил я его.

– А ты её, блядь, видел? – оказался он не так прост, как казался.