Русские женщины (сборник)

Лина попыталась обнять мальчика, но он отшатнулся, как чужой пёс. Сел на пол в коридоре.

– Тебе тринадцать, да? – спросила она просто для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.

Ваня просидел на полу почти целый час, потом всё же согласился умыться и зайти в комнату.

Лина не сомневалась – сейчас придёт Муся и заберёт сына, но за стеной было тихо, как при соседе-бирюке.

– Ваня, – позвала с кухни, – ты картошку варёную любишь? Или жареную?

Они поели вдвоём, это было приятно. Ваня сидел рядом, и от него пахло знакомым, почему-то ленинградским запахом. Глаза опухли от слёз.

– Телевизор включить? Или сразу ляжешь?

Когда мальчик уснул, Лина разобрала пакет с его вещами. Повесила школьный жилет на плечики, рядом с Сашиным пиджаком. Брюки нужно было погладить – и это тоже оказалось приятно. В левом кармане – дырка, Лина зашила её, смакуя каждую секунду.

В тот вечер она засыпала, думая: сегодня у меня есть ребёнок.

Наутро за Ваней тоже никто не пришёл. И сами не открывали – Лина хоть и боялась Валерия, но всё же с утра исправно жала на кнопку звонка. Безуспешно.

Ваня спал, а ведь ему нужно в школу! Лина не знала, как разбудить его, чтобы не напугать. В конце концов просто раздёрнула шторы, и мальчика пробудил яркий свет из окна.

– Будешь завтракать?

Ваня сказал, что будет.

– Мне куда сегодня приходить? – спросил он.

– Ко мне. Я буду ждать.

Мусю она встретила только к вечеру – та выносила из квартиры раскормленный чемодан. Увидела Лину и жарко вспыхнула:

– Линка! Я сама в шоке! Но Валерий упёрся: пускай, говорит, она попробует, прежде чем нас осуждать. Мы едем в Москву на время. Лукас у бабки. А Ваня – пусть он правда у тебя поживёт, ты не против? Бабка с ним тоже не справляется.

Лина вспомнила бабушку-Баха, её суровое, непрощающее лицо. И как сладко она щебетала за стеной с крошечным Ваней.

– Пусть поживёт, конечно. Но всё это неправильно.

Муся махнула рукой:

– Скоро сама поймёшь. Не подержишь дверь? Чемодан, зараза, не проходит.

Лина гадала: что же такое она должна понять? Ваня вёл себя тихо, как рыбка, – из школы приходил вовремя, ел, смотрел телевизор. Говорить с ним было мучительно – он отвечал так скупо, как будто тратил с каждым словом не слова, но деньги.

Кстати, о деньгах. Мусе даже в голову не пришло оставить сыну хоть сколько-то, – скорее всего, она об этом просто не задумалась. А может, Лина казалась ей обеспеченной – кто знает? Но сбережений у Лины не было – то, что платили за уроки, она сразу проживала. Ваню нужно было кормить мясом, он рос – и ел с такой неряшливой жадностью, что Лина выходила из кухни.

В её кошельке всегда лежала неприкосновенная купюра – на чёрный день. Для Лины – вполне крупная.

Однажды днём, когда Ваня был в школе, а Лина ехала от ученика, её как будто дёрнул кто-то изнутри – проверить кошелёк.

Купюры не было.

Лина решила, что сама где-то обронила. Или в магазине вытащили. Расстроилась, конечно, и, чтобы прикрыть прореху в чувстве безопасности, тем же вечером положила в кошелёк другую купюру. Номиналом пониже.

Через день исчезла и она.

– Ваня, ты, случайно, не брал у меня деньги? – спросила за ужином Лина.

Мальчик выронил вилку.

– Нет, не брал, – почему-то басом сказал он. – А много пропало?

Лина промолчала. И не придумала ничего лучше, как спрятать кошелёк. Теперь он постоянно лежал в секретере, под ключом, и Лина часто забывала достать его перед тем, как выйти из дому, – всё это было очень неудобно.

– Вас в школу вызывают, – сказал ей Ваня спустя неделю после этой истории.

– Что случилось? – испугалась Лина.

– Математичка. Бесит вообще. Только ко мне придирается, орёт.

Лина пошла в школу, представилась тётей. Математичка оказалась прелестнейшей – как из девятнадцатого века. Длинная юбка, волосы зачёсаны кверху, бледные пальцы в мелу.

– Не знаю, что делать с вашим Иваном, – развела руками учительница. – У него сплошные двойки! На контрольных пишет только свою фамилию на листе, и ту – с ошибкой. Но ведь он не умственно отсталый. Нужно сидеть с ним дома – и упрямо решать задачи, одну за другой!

Вечером Лина позвала Ваню в кухню, где светлее. Раскрыла учебник. Мальчик послушно сгорбился над тетрадью, от него пахло горьковатым по́том. Так пахнут осенние цветы – бархатцы.

– Читай условия, – велела Лина.

– «Призвал царь к себе Ивана и велел помочь ему поделить своё царство:

„Вот тебе карта. На ней всё моё государство как на ладони. Я на старости лет хочу пожить с Царь-девицей спокойно и потому оставляю себе только 54/90 от своего государства. А остальную часть надо разделить между моими четырьмя сыновьями, чтобы каждому осталась одинаковая по размеру часть. Ты уж их не обижай, Ванюша!“

Пошёл Иван со своей бедой к Коньку-Горбунку.

Что же посоветовал ему Конёк?»

Лина обрадовалась, что задачка такая лёгкая, но Ваня смотрел в учебник несчастным взглядом.

– Видишь, – решила подбодрить, – задачка про тебя. Про Ивана…

– …дурака, – уточнил мальчик.

Лина смутилась.

– Что мы с тобой примем за единицу?

– Не знаю.

– А ты подумай.

– Не хочу.

– Хорошо, я подскажу. За единицу мы примем всё государство.

Она объясняла решение, думая, что на самом деле, скорее, государство принимает свой народ за единицу. Точнее, за ноль.

Но вслух спросила:

– Ты понял? Сколько осталось всем детям?

– Тридцать шесть девяностых.

– И как узнать, сколько достанется каждому?

Ваня молчал. Глаза у него были не голубые, как у Валерия, а ярко-синие.

– На что нужно разделить тридцать шесть девяностых?

– Не знаю.

– Сколько сыновей у отца?

– Да не помню я, сколько сыновей у этого отца! Мне… на этого отца, и на его сыновей, и на коня этого горбатого! В гробу их всех видал, в белых тапках!

Лина заплакала. Занятие окончилось.

А утром, за завтраком, Ваня сказал вполголоса:

– Девять девяностых.

Лина не сразу поняла, о чём он. Но потом просияла – правильно!

– Только надо ещё дробь сократить, чтобы ответ был точным. Девять девяностых – это у нас сколько?

– Не знаю, – сказал Ваня. – Одна десятая?

Они занимались теперь каждый вечер, по крошечке отгрызая от каждой из наук. С другими предметами у Вани было не лучше, английский просто отсутствовал – мальчик даже алфавита не знал. Зато он начал разговаривать с Линой – рассказал, как мечтал увидеть мумию в Мавзолее, пока отец не обозвал его идиотом и не объяснил, что эта мумия не имеет никакого отношения к Египту. Рассказал, что умеет ловить мух на лету, – ему нравится, как мухи щекочут лапками ладонь. Рассказал, что деньги он воровал у Лины для того, чтобы отдать долг отцу, – Валерий обещал вычесть из него всё потраченное в Москве на репетиторов. Что маму он любит, а отца ненавидит, и желает ему смерти, и представляет эту смерть в подробностях. Что младший брат очень болен и поэтому родителям не хватает любви на обоих своих детей. Что бабушка раньше любила его, а теперь не хочет даже видеть – ведь он плохо учится, и друзей у него нет. Их никогда, за всю его длинную жизнь, не было.

А Лина рассказывала ему, что она очень скучает по своему любимому мужу, который погиб так нелепо и глупо. Что она часто видит во сне умильную морду Льва – он так ловко выпрашивал куски за ужином! Что у неё никогда не будет детей, хотя она ещё совсем не старая. Что некоторые вещи нельзя ни отпустить, ни пережить – и время лишь добавляет боли, ведь ты начинаешь забывать тех, кого любил больше всех на свете. Что она потеряла не только одну семью, но и другую и не может вернуться в город, где живут её мама и папа. И что научиться решать задачи с дробями – это очень-очень важно, пусть Ваня этого пока и не понимает.

В октябре вернулись из Москвы его родители – Валерий пришёл с коробкой конфет и медленно опустил её на стол.

– Это то немногое, что я могу для вас сделать, – сказал он с ненавистью. – Я вам благодарен.

Конфеты были самые нелюбимые – «Грильяж». В детстве Лина думала, что их делают из гвоздей.

Ваня собрался вмиг и ушёл, не взглянув на Лину, – возможно, боялся увидеть, как она плачет. Или же он просто торопился – спешил домой, к родным людям и стенам.

Вечером Лина слышала из-за стены, как орёт на сына соскучившийся отец:

– Расслабился, да?

Муся привычно подвизгивала, и снова что-то падало с грохотом.

Дни теперь тянулись медленно – были одинаковые и ровные, как вставные зубы.

Лина прошла мимо старух, сидевших на пустых ящиках. Сегодня здесь – редька и свёкла, потом придёт время капусты. Капусту будут продавать до самых холодов, после чего старухи скроются из виду до самой весны. Некоторые из них, вполне возможно, умрут, но большинство счастливо переживёт морозы, посадит огород и гордо выйдет на угол у гастронома с первым пучком редиса, чтобы продать его втридорога.

И Лина не станет их осуждать… Вырастить что-то живое – пусть даже пучочек редиса! – стоит большого труда.