Потом Лину впервые отправили в командировку – на Север. Уезжать от Саши и Льва она не любила. В чужих городах – и даже в родном Ленинграде, где приходилось бывать каждый год, – Лина чувствовала себя в сто раз несчастнее, чем дома. На расстоянии всё казалось хуже, чем вблизи от Саши и милого преданного Льва. А может, это было предчувствие – как будто бы Лина знала, что не надо ей привыкать к этим поездкам. Точнее, не надо уезжать!
Накануне она почему-то вспоминала Сашиного деда. Он был известный учёный – и притом страшно суеверный человек. Жена спрашивала: когда ты вернёшься из Москвы, а он отвечал: я, мол,
Наутро Лина впервые не смогла дозвониться домой. И всю дорогу, пока тряслись в автобусе от Тюмени до Екатеринбурга, уговаривала себя, как ребёнка: ничего страшного, наверное, просто телефон отключили за неуплату. Или трубка лежит неправильно.
Свекровь она тревожить побоялась – и так потом ругала себя за это! Свекровь подняла бы панику, можно было бы что-то сделать, спасти…
У подъезда Лина увидела милицейскую коробчонку, «скорую» – и стайку старух на скамейке. Старухи сидели ровным, как пешки, рядом. С милиционером, сдвинувшим фуражку на затылок, беседовал тот самый сосед-бирюк – Лина подумала, что впервые слышит его голос, а потом увидела Сашу и Льва. То, чем они теперь стали.
История была для девяностых обычная, в криминальных новостях о таком рассказывали часто. Саша пошёл выгуливать Льва поздно вечером и в темноте не заметил обводнённую траншею. Они упали туда оба, Саша сломал ногу и позвоночник. Их не сразу, но всё же нашли – но, когда попытались вытащить Сашу, Лев стал рычать. Он не подпускал никого к хозяину, думал, что его хотят не спасти, а убить. Овчарка победила дворнягу. Саша был без сознания, кто-то предложил пристрелить Льва, но, пока разбирались, как это сподручнее сделать, они уже умерли. И муж Лины, и её ребёнок.
Всё, что было потом, она уже не помнила – только этот, самый первый момент. Грязные, мокрые, мёртвые, любимые, родные, единственные. И после этого – как можно было говорить ей, что нужно жить дальше? Ради чего?
– Ради нас с папой, – плакала по телефону мама.
Коллега из коммерческой школы принесла Лине какие-то таблетки, и со временем она впала в состояние тупого щенячьего счастья. Эта искусственная, химическая радость так напугала Лину, что она бросила лечение – и продолжала жить всё в той же квартире, не решившись выбросить мягкую подстилку Льва, не убрав из прихожей Сашин портфель, мерно обраставший пылью.
– Вещи нужно раздавать сразу после похорон, – сказала ей одна из старух, что сидели тогда у подъезда. Наверное, у неё были виды на Сашину одежду, но Лина не нашлась что ответить. – Вон хотя бы соседке отдай! Вернулись ведь Муся-то с семьёю.
И правда, вечером за всеслышащей стеной кто-то визжал и падал, басил и покрикивал.
А на другой день в дверь постучали – и словно не было этих лет, тяжёлых, словно го́ры, которые никак не хотят падать с плеч. Муся – с прежним своим миленьким личиком, самую чуточку потолстевшая – стояла на пороге и смотрела на Лину знакомым взглядом. Кажется, что в глаза, но на самом деле – за спину. Будто бы она искала что-то припрятанное, как бедная Сашина мама – нерождённую внучку.
– Я только садом спасаюсь, – сказала однажды свекровь. Пальцы её были тёмные, в трещинах, как будто она целыми днями чистила свёклу – или накалывала вишни для варенья. – В саду всё живое, помрёт без меня. Вот я и спасаюсь. Зимой что делать – не знаю.
Свекровь в первое время приходила к Лине почти каждый день. Они молчали или плакали. Говорить было не о чем, да и незачем.
А вот у Муси накопилось новостей.
– Мы же в Москве всё это время жили, – рассказывала она. – Валерий раскручивал бизнес.
– Раскрутил? – спросила Лина.
– А то! Будет здесь теперь филиал открывать. Как раз к началу года всё сделает – и обратно. Я бы ни за что не поехала, тем более с детьми: у нас в Москве условия гораздо лучше. И няня, и бассейн. Но ты же знаешь, Линка, мужика без присмотра не оставляют.
– Да, я знаю. – Лина сама удивилась тому, как спокойно прозвучали эти слова.
– Так я не про то! – почему-то разозлилась Муся. – Я к тому, что уведут. Сейчас это знаешь как просто!
Вскоре выяснилось, что на Сашины вещи у Муси никто не польстится, – и муж, и мальчики одеты, как в каталоге немецкой моды. Валерию возраст был к лицу, как многим красивым мужчинам. Младший сын, Лукас, оказался прехорошеньким пакостником – и, к сожалению, астматиком. Старший, Иван, носил длинные, до плеч, волосы. Возможно, в Москве была такая мода и она ещё просто не докатилась до Екатеринбурга. Причёска эта мальчику не шла, а больше сказать про Ивана было нечего.