Русские женщины (сборник)

В Москве – бродила по улицам, уставала, маялась. Мама строго наказала – ходи, Альвина, в музеи, театры. Как будто бы в Питере этого нет. Но мама как чувствовала – именно у входа в театр, Вахтанговский, Лина столкнулась с Сашей. Столкнулась в самом что ни на есть прямом смысле слова – прямее был разве что Сашин нос, от удара, к счастью, не пострадавший. Лина, зазевавшись, уткнулась ему в плечо – как будто собиралась зарыдать. И хотя было стыдно, всё же успела почувствовать, как от него пахнет – в точности как от папы. Родной аромат кожи, папирос, ещё чего-то знакомого, ленинградского. Лина так обрадовалась этому запаху, что стояла теперь, раскрыв рот, и смотрела на Сашу, ещё не зная, конечно, что это Саша. И он тоже смотрел на неё.

У него были светло-карие глаза, такие светлые, что могли бы считаться жёлтыми, – это оказалось неожиданно красиво. И ещё были ямочки на щеках – похожие на скобки, в которые он пытался прятать улыбку.

– Ты так меня напугала! Выпрыгнула откуда-то и сразу обняла, – вспоминал он потом, в другой жизни.

А тем вечером, в Москве, они пошли в театр и, единственные во всём зале, смотрели не на сцену – друг на друга. И уже в сентябре Лина вышла с чемоданом на Свердловском вокзале – самом, наверное, угрюмом из всех вокзалов мира. Саша стоял на перроне – она увидела его в окно и поняла, ещё не выйдя из вагона, что всё сделала правильно.

«Брать языка» можно было и в Свердловске. Лину охотно перевели в местный педагогический – «иностранцев» в те годы учили только там. У Саши была однокомнатная квартира на улице Малышева – наследство деда.

В Питере, конечно, устроили целую историю, если не вообще траур.

– Я всё понимаю, – плакала мама. – Я любовь понимаю и страсть понимаю… Я, Альвина, не понимаю одного: как можно, будучи в своём уме, уехать из Ленинграда? Как вообще можно жить в другом городе, да ещё в таком, как этот ужасный Свердловск?

Мама однажды была на Урале в командировке, и ей там очень не понравилось. Грязно, холодно. Ещё и царя убили.

– Альвина, подумай хорошо, – подключался папа. – Пусть твой Саша лучше к нам приедет. А что? Проживём!

– Саша не может переехать, – объясняла Лина. – У него аспирантура и секретное предприятие.

Когда Сашу начинали расспрашивать, что там такое секретное производят, он всегда отвечал одинаково: «Пластмассу для военных нужд».

Гостей на свадьбе было пятеро. Родители невесты, мать жениха и два его друга, один из которых, как признался Саша, – внук человека, убившего царя.

– Главное, маме не говори! – переполошилась Лина.

– Не скажу. Пусть это будет наша первая тайна!

– Он тебя, конечно, очень любит, – признала мама, когда Альвина провожала их на вокзале, уже не таком угрюмом, как в первый раз.

– И я его люблю!

– И ты… – протянула мама с сомнением, что очень обидело Лину.

Саша звал её «Львина». Говорил, это львица-королева. А иногда – что Мальвина с львиной гривой.

Лина училась английскому, успешно сражалась с немецким. В институте она ни с кем особенно не дружила: Саша был ей сразу и муж, и подруга – все разом.

А вот в соседях приятельница нашлась сама собой.

Лина и сейчас помнит, как впервые увидела Мусю. Даже не увидела, а почувствовала на себе взгляд – такой тяжёлый. Будто кто-то взял и бросил тебе на плечо мокрое полотенце. Лина обернулась – и даже не поверила сначала, что полотенце, то есть, фу ты, взгляд, принадлежит такой славной девушке. Взгляды у неё, по всей видимости, легко менялись – сейчас она смотрела приветливо.

– Недавно переехали? – спросила девушка. – И зовут тебя как-то странно, да?

– Странно – это ещё мягко сказано, – засмеялась Лина. – Родители назвали Альвиной в честь какой-то тётки, которую я ни разу в жизни не видела. Но тётка, говорят, была хорошая.

Девушка нетерпеливо кивнула. Ей хотелось рассказать про себя.

– А меня мама назвала Марией – потому что к ней во сне пришла Богоматерь.

– Вы верующие? – шёпотом спросила Лина. Тогда не принято было так запросто обсуждать сомнительные вещи.

– Как бы да, – согласилась девушка. – Я вечером к тебе зайду, можно?

Действительно, зашла. Лина не сразу заметила, что эта Мария, сразу же, впрочем, велевшая звать её по-кошачьи Мусей, – беременна. А сейчас, вечером, разглядела. Животик небольшой, крепкий, и ела с аппетитом. Лина даже начала переживать, что Саше не останется, чем поужинать, – но в какой-то момент Муся, к счастью, остановилась. Говорить с ней было особенно не о чем.

Работала Муся кастеляншей в детском саду, а её муж Валерий был ни много ни мало депутатом горсовета. Саша, когда она ему рассказала, изумился: какой мезальянс!

– Ну почему сразу «мезальянс»? – рассердилась Лина. – Может, любовь?

Валерий бывал дома редко, и беременная Муся, уже разменявшая к той поре декретный отпуск, отчаянно скучала. Она завела привычку караулить Лину на скамейке, у подъезда. Щёлкала семечки, умело сплёвывая шелуху в кулачок. Или же курила, спрятавшись за бетонной стеной подъезда. А потом вместе с Линой шла к ним домой – мешала готовить, заниматься, читать… Но у неё был животик, поэтому Лина терпела и молчала.