Русские женщины (сборник)

– Ты не курила бы, – сказала однажды Лина.

– А мне врач сказал, на таком сроке бросать нельзя! Это для ребенка – стресс.

Муся много и подробно рассказывала о себе – в деталях описывала своё самочувствие, и Лине порой казалось, что соседка путает её с врачом.

Валерий хотел сына, а Мусе было всё равно.

– А вы чего не идёте за ребёнком? – спросила как-то Муся, и Лина растерялась. Они с Сашей ещё не говорили об этом всерьёз, хотя прожили вместе уже целый год. Поводов не было.

– Думаешь, у нас будут когда-нибудь дети? – спросила она тем же вечером, уткнувшись мужу в плечо. Как будто спрашивала у плеча, а не у Саши.

– Львина, конечно будут! – засмеялся Саша. – Мы ещё даже, можно сказать, и не начинали этот процесс.

Лина успокоилась. В самом деле – куда торопиться? Ей надо диплом получить, Саше – защититься.

В августе Муся родила сына.

«На три пятьсот вытянул!» – крикнула из окна.

Как про колбасу, поёжилась Лина. Валерий приехал забирать жену и сына в роддом на красивой бежевой «Волге» – и Лину опять удивило, какой они были странной парой. Миленькая, но при этом простодырая , по выражению свекрови, Муся и ладный-складный Валерий. Пиджак сидел как на манекене из магазина «Синтетика».

Мальчика назвали по моде тех лет – Иваном.

Теперь они приходили к Лине вдвоём. Муся, не стесняясь, вынимала грудь из рубашки – так достают кошелёк или же пистолет в заграничном фильме. Малыш хватал губами оранжевый сосок, кормление шло громко и долго, с гулкими звуками. Лина пыталась отводить глаза, а Муся над головкой малыша всё так же щёлкала свои семечки.

Через полгода после рождения Ванечки она опять забеременела.

– Вот, Линка, скажут тебе, что, пока кормишь, не залетишь, – не верь! Враньё! Надо было предохраняться.

Муся была разгневана тем, как её обманули организм и народные приметы. Она совсем не собиралась рожать второго сразу после первого.

– Моя мать сама из двойни. Говорит, что хуже близнецов – только погодки, – жаловалась Муся.

– Так у тебя и близнецы могут быть? – спросила Лина. – Это же передаётся по наследству?

– По мужской линии, – важно сказала Муся.

Действительно, в положенный срок Муся показалась в окне роддома с единственным свёртком. И лицо у неё было расстроенное.

– Опять пацан. Валерий ещё и какое-то имя дурацкое придумал – Лука.

Лина тут же вспомнила цитату, застрявшую в памяти со школьных времён: «Лука – апостол утешающих иллюзий, Сатин – певец правды свободного человека».

Вернувшись из роддома, Муся объявила, что будет звать младшего Лукасом. Пока её не было, домом заправляла мама Валерия – суровая дама в седых кудряшках, до смешного походившая на композитора Баха с известного портрета: точно такой же крупный нос и подозрительный взгляд. С Ванечкой бабушка справлялась отлично.

У стен, как известно, есть уши, но в том доме, где жили Лина и Муся, стен вообще как будто не было – соседи могли слушать друг друга, точно радиоспектакль. Ванечка часто плакал, иногда Лина слышала, как ворчит Муся, а потом покрикивает Валерий. Иногда раздавались глухие шлепки и удары – как будто кто-то не слишком большой и тяжёлый падал на пол.

А вот бабушка-Бах пусть и выглядела строго, но так щебетала за стенкой, что Лина невольно улыбалась, слушая – тоже, кстати сказать, невольно.

Она не сомневалась, что Муся вскоре начнёт приходить к ней, как прежде, – теперь уже с Ваней у ноги и Лукасом у груди, но соседи неожиданно собрались и переехали. В считаные дни – Лина даже не успела толком попрощаться. Муся не оставила ни адреса, ни телефона, квартиру сдали молчаливому бирюку, который жил один в трёх комнатах, но не издавал, если верить стенке, ровным счётом никаких звуков.

Лина чувствовала обиду, но в большей степени – облегчение. Никто теперь не мешал ей учиться, никто не напоминал о том, что главное предназначение женщины – это материнство.

Она получила диплом в тот год, когда умерла их страна. Та, новая, что пыталась занять её место, была так слаба, что и сама в себя не верила. Как некоторые больные не верят в то, что поправятся, – и отдают концы.

Однокурсницы Лины торговали в «комках», сама она безуспешно пыталась найти работу по специальности, но в конце концов начала возить по домам дешёвые польские костюмы. Костюмы были синтетические, от них летели искры, как от трамвайных проводов, – и Лина, предлагая товар, мучительно краснела от стыда за него. Так краснеют за детей, когда они хватают с общего блюда лучший кусок.

Но детей – не было. Была жгучая нежность к несуществующему младенцу, была уверенность в том, что уж она-то знает, как его нужно растить и воспитывать. Были мечты, имена для мальчика и для девочки, были сладкие сны, в которых она – мама, и три пустых, бесплодных, страшных года.

Бог с ними, дурными девяностыми, однажды они закончатся.

Плевать на искрящие костюмы – не станет же Лина торговать ими всю жизнь.

Не страшно, что диплом преподавателя английского и немецкого языков, скорее всего, засохнет на корню, как позабытый цветок.

Страшно – без детей.

Теперь они с Сашей говорили об этом открыто.