Русские женщины (сборник)

Иван начинает отодвигаться от стола. Я сижу, уставясь в пол и сглатывая слюну. Ком подкатывает к горлу, я пытаюсь его задавить. Ком в горле, рай в голове, чугун в теле – и ничего больше.

Старик выволакивает фотографию бородатого мужчины в папахе, берёт из рук дочери тарелку с пятью полными гранёными стопарями, начинает что-то возбуждённо говорить. Из его беспокойных жестов становится ясным, что он предлагает выпить за память погибшего брата. Видя, что мы мнёмся перед такой чудовищной дозой, он первым опрокидывает свой стакан.

– Надо пить, – вполголоса бормочет Иван. – Гляди, как они зырят!..

Парни, набычившись, мрачно смотрят на нас. Мы с трудом вливаем в себя водку.

Сколько мы сидим – неясно.

Вдруг начинает как-то быстро темнеть. Невидимый дождичек усиливается. На балкон с цокотом бьют увесистые капли. Такие же мерные удары в затылке, в висках, откуда-то изнутри, куда-то в бок…

– Который час? – вдруг ворочается Иван. – Где мы?

– Который час? Где мы? – тупо повторяю я, вглядываясь в ртутное пузырящееся небо, но никто не отвечает.

Тогда я встаю. Меня качает. Я двигаюсь к лестнице, обхватываю руками мокрые перила и, нащупав ступеньку, делаю шаг. Но лестница резко выскальзывает из-под ног, я ухаю в темноту – мокрая грязь с размаху лепит мне мокрую и сильную пощёчину. Следом рухает Иван и сразу начинает страшно, с рёвом и слезами, блевать. Бочонок, вылетевший у него из рук, булькнул где-то в стороне. На балконе охают, кричат, суетятся, старуха с неимоверной быстротой слетает по ступеням и несётся к нам, я вижу её чёрные крылья, отчего тошнота изливается наружу…

Сквозь слёзы и дождь вижу, как в калитку врывается Аслан, с руганью идёт на старуху. С балкона сползает один из сыновей и, нагнув голову, движется ему навстречу. Парни, пришедшие с Асланом, встают между ними. Наконец группа распадается, и туристы с кряхтением и руганью начинают нас поднимать:

– Вот мерзавцы, надрались как сапожники!..

– Мальчишки, пацаны шалавые!..

– И надо было таких слабаков посылать?..

– Вот суки, неси их теперь!..

Злые и грубые руки дёргают и хватают меня, тащат. Сквозь тяжелеющую пелену я понимаю, что происходит, но не могу ни говорить, ни шевелиться. Язык не мой, подбородок бьётся о грудь, вместо глаз – пустота, в голове – водовороты. Вокруг зло хлещет ливень и утробно чавкает земля.

Открывая глаза, я урывками замечаю, что несколько мокрых парней волокут меня по узкой скользкой тропе, а впереди другая группа несёт на плечах, как покойника, Ивана. В конце концов обмякаю совершенно и перестаю даже пытаться шевелиться: волны звуков и толчков волочат меня куда-то в пропасть…

Последнее, что улавливаю, – это женские охи и ахи, суровые мужские голоса:

– Вот сопляки, нализались как свиньи, водку разлили, гады!.. – И длинный мат, под который меня зашвыривают в палатку, как куль с мусором.