Русские

Сама социальная структура советского общества также деформировала русских людей. Особенно негативно повлиял новый постулат приоритета рабочего класса в обществе, вторым (менее важным идеологически) классом было объявлено крестьянство. А вот для интеллигенции в этой структуре нашлось место только «прослойки», как в пироге, — тонкая прослойка варенья между двумя пышными лепешками, в общем — очень скромное место. Интересами «прослойки» можно было и пренебречь: оплата труда и условия жизни у интеллигенции были на порядок ниже, чем у рабочего класса. Фраза «Я — из рабочих!» пролетариями произносилась гордо. В бытовой жизни к людям с интеллигентной внешностью можно обратиться снисходительно: «Эй, шляпа!» (это о не очень сообразительном, рассеянном человеке). О мягком человеке могли сказать, что он «гнилая интеллигенция», «А еще очки надел! Надень вторые!». К потомственным интеллигентам относились не только свысока, но и с подозрением, словно ожидая от них досадных сюрпризов.

Униженное положение людей умственного труда неминуемо толкало их на конформизм, услужливость и изворотливость, демонстрацию собственной лояльности, которая в силу привычки иногда становилась личной убежденностью. Это объясняет, например, почему писатели так ополчились в свое время на А. Солженицына: они оказались не в силах простить ему внутренней свободы духа и попытались при этом «выслужиться» перед своим начальством.

Совершенно разрушительно на моральные устои общества действовала «номенклатура». На практике она обозначала наличие особой системы распределения внутри узкого круга «прикормленных» начальников, которые держались друг за друга, образуя цепь круговой поруки. Но было бы еще полбеды, если б речь шла только об ограниченной группе лиц. В конечном итоге произошло смыкание в круговой поруке номенклатуры с криминальными элементами (группировками), ведь у них одни и те же принципы: одни стоят над законом, а другие — вне закона, и тем и другим «законы не писаны». Практика круговой поруки была подхвачена массами на бытовом уровне, породила «приписки» (завышенные цифры в отчетах), воровство, когда с работы каждый «нес» (т. е. тащил в дом) все, что могло пригодиться (отсюда слово «несуны»). Это усилило скрытность россиян, недоверчивость к любой власти, цинизм.

На моральном здоровье россиян отрицательно отразился также уникальный, единственный в своем роде опыт массового заключения граждан в лагеря (ГУЛАГ). Это дало массу людей с искалеченными судьбами и здоровьем (в том числе и психическим), приучило их к неизбежности лгать и притворяться, породило особый язык, фольклор, анекдоты, своеобразную литературу, даже музыку, песни (сейчас этот песенный жанр манерно называется «русский шансон» — с «французским» произношением в нос) и проч. У целого поколения людей выработалось особое качество — «страх на генетическом уровне». А это, в свою очередь, сформировало новую логику в поведении: «как бы чего не вышло» — лучше ничего не делать. Молодежь, которая стала новым социальным лидером после краха СССР, получила от старших сограждан название — первое «поколение непоротых» (т. е. не битых), и поэтому лишенных «страха на генетическом уровне»: они не боятся ничего, потому более динамичны и успешны в любых действиях.

Кажется, что сильнее всего русский характер деформировала сама двойственность и лицемерие советской жизни: это колоссальный разрыв между правящей элитой и народом; жесткое вмешательство государства в личную жизнь — и открытое беззаконие; агрессивная государственная пропаганда — и полное равнодушие народа к политике; тотальный государственный атеизм — и скрытая религиозность; официальная мания гигантизма — и жалкий быт бедных людей с очередями, «доставанием» самого необходимого, с поисками «левых» доходов, с «блатом» и мелким жульничеством «несунов», которые тащат с работы домой все, что может пригодиться. А главная двойственность советской жизни состояла в инстинктивном желании рядового человека любым способом отделить свою личную жизнь от общественной. Поэтому в общественных местах россиянин обычно внешне был хмур, неприветлив, строг, деловит, насторожен и равнодушен. Он внешне демонстрировал свою лояльность, трудовой энтузиазм и т. п., а в тесном кругу «среди своих» мог стать неузнаваемым: улыбчивым, сердечным, сентиментальным, открытым, критически воспринимающим все происходящее и т. д. Внешне это еще больше усиливало свойственную русским противоречивость их характера.