Русский

Он колотил в дверь, и она открылась. На пороге, взмахивая плеткой, возник китаец. Шагнул в камеру, нанося Сержу удар сверху вниз, словно разрубал его от темени до паха. Серж с воплем отпрянул, но его настиг второй удар, третий, отсекал ему руки, голову, выбивал глаза, рвал губы. Валил, полосуя огненной болью. Серж кричал, заслонялся, видя свистящую плеть, малиновую ткань, кривые упругие ноги.

Китаец плетью оттеснял его от двери. Серж упал, издавая при каждом ударе крик, а китаец все бил и бил, загоняя его в шершавый бетонный угол. Среди боли, свиста ремней и собственных воплей Серж чувствовал, как выворачивается наизнанку его личность. Ужас и боль, ожидание очередного удара и безумная мольба, хриплый животный крик, – в глубину истерзанной плоти трусливо прятались от ударов его гордость, самолюбие, неповторимость души.

Он лежал, исхлестанный, словно изуродованное существо, у которого лицо, с глазами и ртом, было забито вглубь, в область желудка и печени. А снаружи их окружало окровавленное мясо с хрипящими легкими и дрожащим от ужаса сердцем.

Он оставался в углу, в пустой камере, всхлипывая, издавая тихий скулящий звук. Железная дверь заскрипела, и он задрожал, ожидая возвращения мучителя. Но в комнату вошел человек в черном, ткнул его носком башмака: «Пошли», – и Серж, повинуясь, вышел. Оказался в тусклом туннеле с овальным сводом, бетонными стенами, из которых выглядывали полукруглые железные крепи. Мрачные, в решетках, светильники освещали узкие, проложенные в туннеле рельсы. По стенам тянулись кабели. Иногда попадались линялые, сделанные по трафарету надписи: «Граница поста», «Воздуховод закрыть», «Техническая вода». Охранник толкал его в спину, и ноги Сержа начинали семенить и путаться.

Они дошли до железной двери, у которой стоял другой охранник, в черном комбинезоне, с нашивкой «безопасность», с короткоствольным, висящим на плече автоматом.

– Вперед!

Дверь приоткрылась, и Сержа впихнули в просторное помещение, в затхлый теплый воздух, какой бывает на скотных дворах. Рядами стояли двухъярусные койки, на которых под одинаковыми черными одеялами спали люди. Несколько светильников в потолке освещали их запрокинутые, с открытыми ртами лица, торчащие грязные ноги, обнаженные плечи. Слышался храп, кашель, невнятное бормотание. Какой-то полуголый бородач сел на кровати, когда Серж проходил мимо, ошалело осмотрел его и тут же упал, засыпая.

– Стой здесь! – приказал охранник. – Койка номер тридцать три, второй ярус. Не вздумай бузить, сука!

Охранник снял с его запястий наручники, пошел к выходу. А Серж торопливо разулся и полез наверх, где сжался на расплющенном тощем матрасе, натягивая на голову скомканное одеяло. И ему показалось, что его влепили, вмазали в теплое пластилиновое месиво, в котором уже увязло, залипло множество безликих людей.

Он вдыхал затхлый воздух, наполненный кашлем, сиплым дыханием, и горько, с больным изумлением, вспоминал, что совсем недавно нес в руках дивные цветы, благоухающие целомудренной свежестью. Чувствовал грубое, нечистое одеяло и истертый другими телами грязный матрас, столь не похожие на его прохладные крахмальные простыни, свежий пододеяльник, батистовое покрывало. Над ним горели тюремные светильники, его окружали шершавые стены каземата, куда он был брошен из своей изящной, с красивыми вещами, квартиры, где горела разноцветная лампа, опушенная павлиньими перьями. При встречах его обнимали приятели, целовали гламурные красавицы, а теперь его ухоженное тело было жестоко избито. И никто не спешил на помощь, никто не хватился его, никто не объяснил эту ужасную перемену. И его испуганная, униженная душа жалко прячется в глубине изнасилованного тела.

– Ты кто? – услышал он громкий шепот. Выглянул из-под одеяла.

Близко от него, с соседней койки, смотрело заросшее светлой щетиной лицо, долгоносое, лобастое, с дрожащими в тревожном блеске глазами.

– Я Серж. А ты?

– Андрей. Ты откуда? Московский или гость столицы?

– Московский.

– Я с Беларуси. Где взяли?

– Что взяли?

– Где в мешок посадили?

– У дома, когда выходил.

– Меня на Белорусском вокзале. Перед самым поездом.

– За что нас взяли? Зачем?

– Рабы. Ты теперь раб. Здесь все рабы.

Андрей кивнул туда, где, похожие на бесформенные глыбы, спали люди.

– Что за место? – Серж обвел глазами бетонные стены и своды. – Тюрьма или что?

– Подземелье. Сталин для себя на случай атомной войны вырыл. Глубоко. Никакая бомба не прошибет.

– А кто же нас в рабство взял?

– Тат Керим Вагипов, который в Москве все рынки держит.

– И «Райский рынок»?

– И его.