Русский

Режиссер Самуил Полончик достался седой старухе, которая обнаружила неутолимую ярость и страсть. Ударом кулака она оглушила режиссера, опрокинула навзничь, а потом коричневыми сморщенными ягодицами уселась ему на лицо и стала ерзать, словно хотела сровнять со щеками его надменный нос. Режиссер вырывался, пытался сбросить с себя старуху, но та наваливала ему на лицо свои несвежие тяжелые груди, словно душила сразу двумя подушками. Наконец Полончик вырвался, исхитрился оседлать старую фурию, погнал вокруг бассейна, и она ползла, уродливо виляя задом. Тонко выла, когда режиссер дергал ее седые космы.

Африканская красавица досталась министру финансов Михаилу Лабузинскому. Она совлекла с него облачение, как снимают с банана длинную кожуру. Нагота министра оказалась не полной. Его покрывала густая шерсть, то ли овечья, то ли волчья. Было видно, что африканке нравится звериное обличье министра. Она запустила длинные пальцы в глубину волосяного покрова, выхватывала невидимых паразитов, докучавших министру, давила их острыми зубками. При этом не позволяла министру грубо, по-животному овладеть собой. Она лишь терлась о министра своими бархатными бедрами, фиолетовыми сосками, круглыми, как черные арбузы, ягодицами. Эти огненные касания доставляли министру мучительную сладость и неутолимое сладострастие. Он выл, скулил, пытался укусить свою мучительницу. Но та ускользала, появлялась с неожиданной стороны, терлась о министра, словно хотела добыть огонь. В конце концов это ей удалось, шерсть на Михаиле Лабузинском задымилась, и служителям пришлось окатить его водой.

Странно протекала близость между двуполым танцующим существом и директором телеканала Генрихом Корном. Гермафродит сорвал с директора бархатный берет, бесцеремонно стянул с него дамский лифчик, размотал висящую на бедрах ткань. И обнаружилось, что у директора женские груди и абсолютно мужской, не оставляющий никаких сомнений таз. Два гермафродита с изумлением смотрели один на другого. Затем, не сговариваясь, растворили объятия. Стали ласкать друг другу груди, с нежным щебетом приговаривая: «Как ты прекрасна, дорогая!», «Тебе нет равных, моя красавица». Но потом танцор грубо поворачивал директора к себе спиной, наклонял его, и были видны бурно работающие ягодицы скорохода, и директор Генрих Корн рыкающим басом умолял: «Ну, ты, мужик, полегче!»

Кустодиевская красавица овладела политологом Матвеем Игруновым. Она легла перед ним на спину, пышная, необъятная, розовая. Перенесла политолога себе на живот, и он утонул, исчез, растворился в белизне, как в джакузи. Красавица сжала колени, обняла себя пышными руками. Политолог оказался в глубине восхитительной, теплой, дышащей материи, и находился там, покуда хватало воздуху. Вынырнул из подмышки красавицы, как выныривают из морской пены, и поплыл по-собачьи на спасительный берег. Но прекрасная рука схватила его за шиворот и снова окунула в пучину. Политолог исчез среди розовых шаров, дышащих сфер, над ним сомкнулась стихия, и только лучистое золотое солнышко между розовых ног указывало место, где только что был политолог.

Принц крови Макс Лифенштром оказался во власти женщины-урода. Следуя эротической традиции, доставшейся по наследству от Габсбургов, он не касался своей избранницы, но вдыхал исходившие от нее ароматы. Нюхал ее, как кальян, закатывая блаженно глаза и втягивая губами воздух. Его утонченная, аристократическая натура различала малейшие оттенки запахов. Черных венозных шишек, покрывавших больную ногу. Незаживающих язв, испятнавших коростой ее лицо. Воспаленных складок безволосого паха. Тонкие ноздри принца трепетали, как у хищника, чувствующего близость добычи. А добыча терпеливо ждала, когда на нее набросятся, распространяя вокруг запах тления.

Керим Вагипов наблюдал соитие гостей и плясуний. Он испытывал наслаждение не меньшее, чем они, извивавшиеся перед ним на ковре. Он уже не казался лилипутом, выглядел выше, плотнее. Его мелкое язвительное лицо становилось властным, величественным, обретало благородство и силу.

Слуги внесли в зал приспособления и инструменты, взятые из застенков инквизиции – то ли напрокат, из музеев, то ли изготовленные по старинным образцам.

Здесь были жаровни с раскаленными углями. Клещи и шкворни, нагретые докрасна. Винты для дробления костей и удушения жертвы. Воронки, сквозь которые в горло лили свинец и кипящее масло. Колесо, на котором жертве разрывали мускулы и сухожилия. И все эти орудия истязания были немедленно пущены в дело.

Раввин Исаак Карулевич зажал девичьи пальчики в деревянных тисках. Медленно поворачивал винт. И сквозь крик истязаемой девочки было слышно, как похрустывают ломкие косточки.

Режиссер Самуил Полончик посадил старуху на острый осиновый кол. Женщина орала от боли, когда острие, проникая в нее, раздирало внутренности. А режиссер бегал вокруг и целовал ее кричащий рот.