Русский ад. Книга вторая

Послушайте, они же скоро перебьют друг друга, эти люди! Почему же, в таком случае, Он все время где-то там, на небесах, если сейчас Он так нужен здесь, на земле?.. Разве Он, Великий Создатель наш, не видит, что чадам Его уже не с кого брать пример, разве что с литературных героев, ибо здесь, на земле, никто не достоин сейчас быть примером?..

Человек – это звучит хреново. Если до Его Второго пришествия опять пройдут тысячи лет, в кого за это время превратятся люди? По Егорке и Катюхе разве можно сказать, что Господь создает людей по Своему Образу и Подобию?..

Или создатель ждет, когда все Его чада в самом деле превратятся в крыс?

Ой… вроде бы голоса… Фроська насторожилась, приподняла свою мордочку.

Чьи это голоса, а?..

Один грубый, мужской… а вот другой, женский, показался ей очень знакомым…

Все звери понимают человеческую речь.

Нет, показалось вроде… показалось, нет никого. Да и зачем бы людям тащиться сюда, в это вонючее подземелье: тьма кромешная, уныло капает вода с потолка, грязные кирпичные стены, небрежно перемазанные цементом, хотя… лучше дома места нет!

…Собаки – твари гордые и степенные. Подохнув, они гниют не сразу; три-четыре дня проходит до первого запаха. А вот кошки, да еще когда солнышко, воняют уже через пару часов, да так, что аппетит у крыс на неделю пропадает!

Егорка с Катюхой – ничего, привонялись. Все начиналось с пьянки! Как вечер – так пьянка. Потом Егорка брезгливо брал кошку, забитую еще накануне, сверлил пальцем в ее шкурке дырки, и шкурка сама, как рваный чулок, медленно сползла с мяса, как только из кошки выливалась кровь…

Свежевание, так сказать.

Освежеванную кошку Егорка кидал в ржавое ведерко, густо посыпал ее солью, и получалась у них солонина.

Это девка придумала: солонина. Как-то раз Егорка трепался по пьяни, что, когда польские полки Москву брали (он какую-то книжку читал), московский люд – тех, кто за царя, за веру стоял, – другие москвичи… те, что полякам радовались… заживо укатывали в бочках – на солонину. – Правильно, зачем же хоронить, если можно съесть? Москвичи закусывали москвичами. И с каким размахом: широкие столы накрывали аж на Красной площади, хотя морозец в те дни был еще какой!

«Славно пили, наверное», – мечтательно пробормотал Егорка и закрыл глаза. Катюха вцепилась ему в волосы и орала, пьяная, что люди не могут жрать людей, Бог не велит, что Егорка все это придумал, потому как Егорка – сволочь и совесть еще в детстве пропил… А Егорка уже ничего не слышал и не понимал – валился, как бревно, на опилки и засыпал, да так что поднять его было невозможно.

На самом деле Фроська на Катюху не злилась, хотя бок болел, все еще болел, особенно – по ночам. Вздрюченная она, эта Катюха. Каждый день кричит, что ей жить надоело, что она прямо сейчас бросится из окна.

Какого еще окна? Где здесь окна? Устала? Когда успела? Как же так – жизнь не любить? Червяк – вон, какой длинный, а жизнь у него такая короткая…

Почему среди людей столько идиотов? Сред зверей нет идиотов (Фроська не встречала). А люди?

Если бы не Анечка, этот ангелочек, Фроська просто бы сдохла от голода, это факт. Анечка всегда что-то приносила: кости, бульончик, хлеб…

Иногда она опускалась рядом с Фроськой на опилки и шептала ей на ушко, что мама ее совсем-совсем не любит и часто бьет, а о людях говорит только гадости, даже о детях. Анечка прочила Фроську найти ей другую маму – добрую и ласковую. И главное, чтобы не била…

Да, еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… – лапки окрепнут, и Фроська тут же убежит к себе домой, в свой подъезд, к крысам! – Слушайте, – если у них, у людей, весь народ, от Егорки до Ельцина, превратится в отморозков? Каким тогда будет город – а?

…Прелесть, какой пейзаж: растянулся у батареи могучий русский мужик – Егорка, он же безработный Егор Васильевич Иванов.

Так упился, сердечный, третий день храпит. Проспится – и сразу в магазин: Егор Васильевич грузчиком устроился, тару таскает, ящики и коробки. У хозяина на Егорку (и таких, как Егорка) денег нет, хозяин платит им натурой. То есть бормотухой.

Бормотуха – это технический спирт, в магазине спиртом морозильники чистят. Хотя нынче уже не чистят, проверок-то нет, что ж тогда, спрашивается, спирт переводить?

Для Егорки и Катюхи бормотуха сейчас – главный напиток. Однажды Егорка где-то украл бутылку «Хеннеси», так они с девчонкой чуть дуба не дали. Это ж надо было (с непривычки-то!) так травануться… Слава богу, Егорка не запойный. А вот Катюха если начинала, – то все, желчью блюет, из горла кишки вот-вот вылезут, а пьет, пьет, остановиться не может, остановиться для нее – это еще страшнее…

Во народ беду себе придумал! Это ж надо так себя ненавидеть!..

И опять Фроське послышались голоса.

Люди? Зачем? Зачем здесь люди?

Она встала на задних лапках и резко замерла, как суслик, забыв, что лапки у нее сейчас слабые-слабые…

Нет, послышалось, просто послышалось…

Катюха, кстати, исчезла. Третий день ее нет.

Ушла за едой и исчезла.